Мария Метлицкая - Свой путь (сборник)

– Во сколько?

– В обед приходите.

– Договорились, – ответил Леонид и ушел к себе на участок.

Инокентий Петрович сел в машину и поехал в ближайший супермаркет. Нашел там самое большое турецкое яблоко, купил его и захватил на выходе из магазина строительный клей. Приехав домой, он аккуратно вырезал дырочку в одной из веток молодой яблоньки, залил ее клеем, вставил туда хвостик купленного яблока и придавил его небольшой щепкой – с трудом, но яблоко держалось. Для верности Инокентий достал распылитель с жидким парафином и обработал яблоко, которое по своим размерам напоминало больше небольшую дыньку. Под его тяжестью кренилась не только ветка, на которой оно висело, но и сам ствол яблони.

Ровно к обеду у ворот Инокентия собралась целая толпа соседей. Наиболее яростные из них стали звать хозяина:

– Инокентий Петрович, выходите, покажите нам свою красавицу! – закричал Леонид, и вся толпа залилась громким смехом.

– Посмотрим на ее плоды… – добавила Софья, и смех стал еще пуще.

Инокентий Петрович отворил ворота и провел присутствующих к яблоньке, которую он предварительно окружил металлической сеткой, чтобы ни у кого не было соблазна ее потрогать.

– Вот она, моя яблонька, моя красавица, любуйтесь! – победно произнес он, обращаясь к толпе. – Три года не плодоносила, а теперь вот – сами видите, не яблоко, а целый арбуз!

– Да как же такое возможно, Инокентий Петрович, этого не может быть?! – дрожащим голосом сказала Софья.

– Может-может, вы же помните Семена Ильича, профессора из академии, так вот он помог мне ее вывести. Она одна в своем роде. Больше таких нет.

– Инокентий Петрович, я… я прошу вас, все, что хотите. Дайте мне ее черенок, веточку, хоть щепку дайте, я у себя привить хочу, – взмолился Леонид.

– И мне, пожалуйста, мы заплатим, – присоединилась Софья.

– И нам, просим вас, Инокентий Петрович, – в унисон зазвучала толпа.

– Ладно, ладно. Уговорили. Только завтра приходите. Мне их еще нарезать надо.

Довольные люди побежали по домам, а Инокентий Петрович подошел к яблоньке и стал обрезать те ветки, которые могли прижиться в качестве прививки. «Может быть, хоть так ты сможешь выжить и размножиться, не ты, так детки твои, все лучше, чем ничего…» – думал он и тихонько плакал, уж больно сильно он привязался к своей яблоньке…

Через пять лет почти у каждого жителя поселка росла своя «инокентьевка», так прозвали сорт этой яблони в народе. И хотя плоды у нее были не как дыни, а гораздо меньше, никто так и не догадался об обмане, потому что были они вкуснее обычных яблок, хотя и росли, как говорил Инокентий Петрович, без любви и заботы. А про больную яблоньку со временем все позабыли – так и растет она за домом, не плодонося. Ну, такой, значит, у нее характер, объясняет Инокентий Петрович.

Их было четверо. Они приходили к нам вот уже двадцать лет, и каждый раз, когда я их видела, моя совесть переставала мучиться от того, что я работаю в одном месте все это время. В одном, но не на одном. За эти годы я выросла из официантки до директора ресторана, а вот в их жизни, как мне казалось, практически ничего не менялось.

Первую звали Лада. Имя ей шло удивительно. Как в тридцать, так и сейчас, в пятьдесят, она была очень ладной: стройной, пропорциональной и очень гармоничной. Все в ней сочеталось наилучшим образом: голубые глаза, светлые волосы и нежный, почти по-девичьи персиковый цвет кожи, над которым, видимо, долго приходилось трудиться перед зеркалом. Походка легкая, почти парящая над землей, идеально гармонировала с удивительно прямой осанкой бывшей балерины. Цвет макияжа – с одеждой от ведущих домов моды, сумочка – с туфлями. Хотя в последние годы это правило сочетания обуви и аксессуаров утратило свою силу, Лада оставалась консерватором, не желающим его нарушать. Она вплывала в ресторан, и, если тебе в глаза бросался ее очередной клатч, на туфли уже можно было не смотреть. Нет, посмотреть, конечно, стоило, чтобы увидеть потрясающую модель, безупречно сидящую на тонкой лодыжке, оценить длину мыска, высоту каблука, количество пряжек и ремешков. Туфли всегда были разными, но цвет неизменно соответствовал цвету сумки.

Лада за время нашего… да, наверное, знакомства (ведь мы знали имена друг друга и несколько раз общались) практически не изменилась. Во всяком случае, то, что было доступно всеобщему взору (лицо, шея, линия декольте, открытые летом руки), казалось, время тронуло не сильно. Конечно, здесь постарался пластический хирург, но старания его увенчались явным успехом, и Лада имела полное право гордиться своей внешностью. Волосы, как всегда рассыпанные по плечам в беспорядке, в котором угадывался точный расчет, были густыми и блестящими, под глазами – ни синяков, ни мешков. Ни уголки рта, ни щеки не опустились ни на миллиметр. Талия у Лады была тонкая, грудь, которая, по-моему, пару лет назад увеличилась на размер, – высокой, а на бедра, упругие и покатые, с удовольствием оборачивались практически все наши посетители мужского пола от двадцати до семидесяти.