Мария Метлицкая - Фиалки на десерт (сборник)

А бабушка не могла вспомнить. И всегда в ее глазах застывали слезы:

– Никого уже нет, Таня! Ни папы, ни мамы, ни Сережи! А эти… все живы! И будут жить еще лет сто или двести, если ты, конечно, не потеряешь! – Тут она усмехалась и вытирала глаза.

Пуговицы имели свои имена и «должности» – королева, принцессы – их было несколько, принц, слуги, родня.

Я строила им жилища – из коробочек, баночек и всякой другой ерунды. Устраивала выезды и балы.

Еще я любила ее сережки, золотые с жемчужинами. Жемчужины были крупные, удлиненные – грушевидные, кажется, это называется. Цвета они были серо-желтого и блестели матово, совсем не ярко. В одной «груше» была черная точка – крошечная, мельчайшая дырочка.

Я знала, что эти сережки достались бабушке по наследству от свекрови, известной певицы, чей портрет висел на стене.

Мне она, честно говоря, не очень нравилась – огромный, многослойный подбородок лежал на пышной груди. Бархатное платье с оборкой, высокая прическа. Вид у нее был надменный и строгий, взгляд недобрый, пронизывающий насквозь.

Бабушка, правда, говорила, что свекровь ее была женщиной не злой, просто любила поважничать – актриса.

Да и сына вырастила прекрасного – бабушкиного мужа, моего деда Сергея.

Звали ее, кстати, Аглая Порфирьевна. Ничего себе, а?

А еще было несколько альбомов. «Фотографические», как их называла бабушка. Альбомы были старые, даже древние, плюшевые снаружи, картонные изнутри, с резными, кудрявыми вставочками для фотографий. Зеленый и бордовый – бабушка говорила «бордо». Она вообще странно называла цвета – «маренго», «само», «блошиное брюшко», «бургундский», «амарантовый».

Маренго оказывалось черно-серым, само – бледно-оранжевым, розоватым. Блошиное брюшко – коричневым, бургундский – кирпичным, а амарантовый – фиолетовым. Самый смешной – веселая вдова. Он был обычным розовым. Альбомы разделялись на «отделы» – бабушка и ее родня, Сережа, мой папа маленький, папа юноша и студент, папа взрослый. Свадьба папы и мамы. Ну и, конечно же, Таня!

Таню выносят из роддома. Таня купается в ванночке. Таня ест манную кашу. Таня впервые на море. Таня пошла в первый класс. Таня в зоопарке на ослике. Таня, Таня и снова Таня…

Альбомы лежали на шкафу, прикрытые от пыли старой простыней, – места в малюсенькой однокомнатной квартирке было совсем мало. Папа всегда ворчал, когда я просила его достать альбомы:

– Ну, началось! Тебе еще, Танька, не надоели путешествия в прошлое? Ты прямо как бабка старая!

А мне не надоедало! Я снова и снова разглядывала знакомые и незнакомые лица и снова, «по стопятнадцатому разу», расспрашивала бабушку, просила обо всех рассказать.

Особенно любила рассказы про ее детство – в старом доме, наследном доме – бабушкин отец был из богатых купцов, а в жены взял нищую дворянку: влюбился. И ничего с ним не смогли поделать! Сватали красивых и богатых невест – для приумножения богатства и процветания. А дед носился со своей Евгенией – и обожал ее всю жизнь.

Их фотография сохранилась – именно свадебная. Симпатичный, курносый, простоватый дед и тонкая, утонченная барышня с высокой прической – его невеста. Взгляд тревожный и грустный – оттого, что не приняла родня? Или не любила простого купца? Наверное, грезила юная дева о кавалергарде или поэте. Но бабушка говорила, что прожили они жизнь хорошую, нескучную – много разъезжали по заграницам и курортам, построили прекрасную дачу на море, под Севастополем. Имели свой экипаж. Часто бывали в театрах. Купец много работал и процветал, приумножал капитал.

А жена-дворянка занималась воспитанием детей – книги, опера, театры. Вот и получились детки умные, образованные. Бабушкина мать Евгения – муж звал ее Эжени, на французский манер, была слаба здоровьем, но родила троих детей. Был у нее любимый брат Николай, погибший на немецком фронте в Первую мировую. Красавец Николенька. Эжени всю жизнь по нему тосковала.

В революцию их, разумеется, уплотнили, оставив две комнатки в их же доме. Добрались и до конюшни. Дед, совсем старый, выставил в окно ружье и кричал: «Только попробуйте!» А они усмехнулись, вывели лошадей и напоследок стрельнули в деда…

Бабушка все это помнила, хотя была еще девочкой.

Еще я любила ее рассказы про их знакомство с будущем мужем, моим дедом Сергеем. Познакомились в кинотеатре, после сеанса. Смотрели «Чапаева». Дед увидел бабушку и сразу пропал – влюбился мгновенно. Проводил до дома, пожал руку. А на следующий день уже стоял под окном.