Филипп Ванденберг - Гладиатор

– Дорогу носилкам божественной владычицы! – услышал Вителлий возглас одного из рабов, несших паланкин. Вителлий взглянул на Лициску, успокаивающе улыбнувшуюся в ответ.

– Рабы тоже любят иногда пошутить, тем более что это помогает им прокладывать себе путь.

Лициска задернула синие бархатные занавески, защищая себя и своего гостя от любопытных взглядов. Лишь посередине она оставила узкую щель, позволявшую наблюдать за сутолокой улиц великого города. На Форуме Юлия звуки цимбал и арф смешивались со все нараставшим гомоном толпы. Стоявшая напротив базилика Эмилия, старейший торговый и судебный центр Рима, была переполнена людьми, пришедшими сюда со своими узелками, чтобы на время флоралий получить бесплатную крышу над головой. Темно-красный мрамор отлично сберегал жар, накопленный за день. Внимание Вителлия привлекли сотни беломраморных статуй, установленных здесь, чтобы почтить память выдающихся государственных мужей Рима.

Рабы, несшие паланкин, с трудом продвигались к Форуму, где в чаду жаровен и потрескивающих факелов кипела жизнь, которая во всем мире принесла Риму прозвище «Второй Вавилон». Более чем сто лет назад божественный Цезарь отправил сюда сражаться друг с другом триста двадцать пар гладиаторов. И уже девяносто лет миновало с тех дней, когда Цезарь после своего знаменитого послания сенату, состоявшего всего из трех слов « Veni, vidi, vici » (то есть «Пришел, увидел, победил»), устроил здесь длившийся много дней пир для двадцати тысяч гостей. С тех пор изо дня в день здесь собирались бездельники и бродяги, любители поболтать, изнывающие от скуки, нищие и ростовщики, игроки и публичные девки, смешиваясь с почтенными сенаторами, знаменитыми ораторами, банкирами и судьями, маклерами и весталками.

У базилики Юлия, где время от времени сто восемьдесят судей рассматривали самые громкие дела Рима, рабам с трудом удавалось проталкиваться сквозь толпу, так что паланкин продвигался черепашьим шагом. Неожиданно появившаяся снаружи рука скользнула под занавеску, коснулась тела Лициски и начала старательно ощупывать его. Лициска не только не препятствовала этому, но, кажется, даже получала удовольствие. Когда пальцы незнакомца коснулись ее пышной груди, снаружи прозвучал хрипловатый голос, произнесший «Лициска!», и занавеска рывком отодвинулась.

– Сульпиций Руфус! – радостно воскликнула Лициска. – Я так и знала. Подобная хватка может быть только у гладиатора.

Увидев Вителлия, Сульпиций широко ухмыльнулся и осветил своим факелом внутренность паланкина. Без малейшего смущения Лициска объяснила:

– Это Вителлий. Он прибыл из Бононии, и я подобрала его на мосту через Тибр.

– Приветствую тебя, юноша, – размашисто взмахнув рукой, произнес Сульпиций и, повернувшись к Лициске, продолжал: – Весь мир стекается сегодня в Рим, все забито приезжими. Счастлив тот, кому удается найти крышу над головой. Большинству придется ночевать под открытым небом.

– В этом доля и твоей вины, – ответила Лициска. – Бои твоих гладиаторов собирают все большие толпы людей. – Повернувшись к Вителлию, она пояснила: – Мой верный друг Сульпиций Руфус руководит самой большой в Риме школой гладиаторов, его ретиарии прославлены во всей империи. Никто не владеет трезубцем и сетью так, как они.

Сульпиций Руфус сделал шаг назад и поднес факел к стене, на которой виднелась сделанная красной краской надпись. Лициска неторопливо прочла:

« Пятьдесят гладиаторов, обученных Сульпицием Руфусом в гладиаторской школе Тиберия Клавдия Нерона Германика, в первый день флоралий встретятся в Большом цирке с таким же количеством бойцов из школы Нигидия Майюса. Честь и слава Сульпицию Руфусу!»

Лициска захлопала в ладоши.

– Мы все придем и громкими криками будем поддерживать идущих на смерть.

Руфус снова подошел к паланкину.

– Не хочешь ли посетить Cena Libera… Вольную Вечерю? Я как раз направляюсь туда. Можешь взять с собой и этого юношу. Для всех нас это было бы большой честью.

Несколько мгновений Лициска колебалась. Вольная Вечеря устраивалась накануне больших гладиаторских боев. В преддверии близкой смерти (но, может быть, и громкой победы, которая могла принести свободу и даже богатство) гладиаторы возмещали недели и месяцы тяжкого труда, которому сопутствовало воздержание от вкусной еды, вина и женщин. На Вечере могли присутствовать и посторонние. Влекло их туда стремление пощекотать нервы. Зрелище умирающего на арене гладиатора само по себе было привычным и не представляло ничего особенного, но совсем иное дело увидеть его пытающимся заглушить отчаяние вином или женскими ласками. Такую возможность Лициске упускать не хотелось.