Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

– Но ведь…

– Помолчите, капитан Громов, помолчите. Тьфу ты, сбил с толку. О чем это я? Ах да! Заявление о разводе она уже отправила. Причем сделала это, когда ты отлеживался под «тигром». Учти это! И помни всю жизнь. Таких женщин – раз, два и обчелся. Все понял?

– Так точно, товарищ полковник! – сияя, ответил Виктор. – Спасибо вам! Огромное спасибо!

– Да ладно уж… – добродушно заворчал комдив. – Ты мне разведроту сколоти. Чтоб была не хуже той. Да, рота была что надо, – горестно вздохнул он. – Жаль ребят, очень жаль. Но другого выхода не было. Ты это понимаешь?

Громов молча кивнул.

– Ну вот и ладно. Прощай, капитан. Через трое суток жду с докладом.

У Громова азартно загорелись глаза. В нем начал работать задремавший было механизм, который есть в каждом военном человеке: получен приказ и его надо выполнять. Начал Виктор с того, что зашел к доктору Васильеву. Тот профессионально оглядел Виктора и одобрительно хмыкнул:

– Ну что ж, недельки через три можно в строй.

– Ты что?! Какие там недельки?! Сажин приказал через три дня сформировать разведроту. От старой-то – один командир.

– Да ну тебя… – Васильев обиженно отвернулся. – Стараешься, стараешься, лечишь, лечишь – и все насмарку. У тебя же серьезная контузия. Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Не только понимаю, но и знаю. Одна уже была. Под Сталинградом. И тоже чуть не схоронили.

– Тем более. Такие фокусы даром не проходят.

– Точно. Молодец, Коля! Свое дело знаешь. Все это даст себя знать… после победы. Так что практика врачам обеспечена. А сейчас не до этого. Ты же сам говорил, что в экстремальных ситуациях организм мобилизует все резервы и пускает их в ход. Разве может быть более экстремальная ситуация, чем война?

– В принципе ты, то есть я, прав, – потирая переносицу, рассуждал доктор. – То, что ты остался жив, провалявшись три дня в земле, а еще через три встал на ноги, к тому же ты говоришь, слышишь, – все это противоестественно, я бы даже сказал, антинаучно. Но факт есть факт. И таких фактов немало. Да, вспомнил, – хлопнул он себя по лбу. – Тебе это будет интересно. В четвертой палатке лежит какой-то разведчик. Обгорел жутко, а заживает как на собаке. Но что самое удивительное – расстраивается не из-за ожогов, а из-за того, что спалил усы.

– Фамилия? – подскочил Громов.

– Не помню. А вот Рекса привел он.

– Усатый… – напряженно вспоминал Виктор. – Так это же Седых! Старшина Седых! Золотой мужик! Где он, говоришь, в четвертой?

– Ага.

– Спасибо. Я побежал.

Громов действительно бежал, и бежал довольно уверенно.

«Порядок, – отметил про себя Васильев. – Можно в строй. От него немчура еще натерпится. А ведь если задуматься – это фантастика. Придется, видно, после войны всю медицину пересматривать».

Абсолютно голый, но так хитроумно прикрытый простыней, что она его почти не касалась, старшина Седых маялся в душной палатке.

– Братцы, – умолял он, – мне бы до ветру. Я же ходячий. Скажите, чтобы сняли этот чертов саван. Я мигом: до ближайшего куста и обратно.

Кашляюще-стонущий хохот был ответом.

– Терпи, разведка, терпи. При твоей специальности, поди, не раз приходилось вот так, особенно на ничейной, да еще зимой, – сказал пожилой артиллерист без руки.

– Не-е, – авторитетно заявил забинтованный по самые брови танкист. – Зимой они без грелки ни шагу.

– Как это – без грелки?

– А как же! Иначе нельзя. Говорят, инструкция есть: чтобы, значит, тепло из себя зря не выпускать, велено носить для нужды грелку. Сделал что надо в эту самую грелку, завинтил – и грейся на здоровье. Называется это – само…

Дальше последовало такое забористое продолжение, что вся палатка снова закашляла, застонала и заохала от смеха.

– Да ну вас, – хоть обижался, но тоже улыбался Седых. – Жеребцы перестойные…

– Это точно! – прыгая на одной ноге к выходу, подхватил сапер. – И как это ты заметил? Как догадался? Ну, голова-а! Два уха? Два. Ничего, скоро пришпилю протез, надраю ордена – и держись девчата! В Иванове и всегда-то парни в дефиците, а теперь… На, разведка, не страдай, – ловко сунул он под простыню утку. – Это только поначалу неудобно, а потом привыкнешь.

Вот так, балагуря, шутя, поддразнивая друг друга, четвертая палатка коротала длинные дни и еще более длинные, хотя по календарю и самые короткие, ночи. Громова предупредили, что там тяжелые, хоть и поправляющиеся, но тяжелые. Каково же было его удивление, когда оттуда со смехом выскочил парень на костылях с каким-то стеклянным предметом в руках, а вслед ему несся крепкий мужской хохот.