Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

Почему-то немцы не стремились отрезать их от мелколесья, за которым начиналась ничейная земля. В другое время Громов, наверное, догадался бы, что это неспроста, но сейчас, после двухчасового кросса и в горячке боя, не задумываясь повел группу под защиту тоненьких березок. И вдруг грянул взрыв! Взлетел столб пламени, и один из разведчиков замертво рухнул наземь. Капитан все понял: их загнали на минное поле.

– Залечь! – скомандовал он. – Окопаться! С места не трогаться!

Как только раздался взрыв, немцы прекратили стрельбу. А вскоре закричали в мегафон:

– Рус, сдавайся! Вы на минном поле!

Седых стеганул из автомата. В мегафон раздался хохот.

– Через полчаса рассвет. Не сдадитесь, будем гнать по минам. Все взлетите на воздух!

«Неужели конец? – напряженно думал Громов. – Живыми нас не взять: отбиваться можно до последнего патрона, а потом отступать по минному полю. Погибнем, но “языками” не станем».

Громов сидел в неглубокой канаве и методично тюкал кулаком в стену. Почему-то это помогало думать. В стене уже образовалась довольно глубокая ямка, но он так ничего и не придумал.

Подполз Рекс и сунул в ладони холодный нос.

– Рекс, дружище! И как я о тебе забыл?! – чуть не крикнул капитан. – Ты же все можешь! Рексик, вспомни, мы же с тобой проходили! Помнишь бруски вроде мыла? И запах такой, химический.

Рекс помнил. Рекс все помнил. Когда хозяин показал желтоватый брусок тола, Рекс его обнюхал и запомнил этот запах на всю жизнь. Потом, правда, вышла оплошка. Хозяин разбросал бруски по земле и велел так пройти между ними, чтобы ни одного не задеть, а Рекс быстро собрал их в кучу и, довольный собой, завилял хвостом. Хозяина даже в пот бросило. Он чуть не замахнулся на Рекса, но сдержался и долго объяснял, что надо не приносить эти вонючие бруски, а обходить, и как можно дальше.

Но Рекс ничего не понимал. Выручил Санька.

– Товарищ капитан, у вас найдется батарейка от фонарика?

– Найдется. А что?

– Вы знаете, как собак приучают не брать пищу у чужого?

– Как? Наказывают, наверное.

– Это не наш метод, – язвительно усмехнулся Санька. – Это негуманно. Все гораздо проще и изощреннее. Чужой человек на глазах у собаки разбрасывает куски хлеба, мяса, колбасы, и к каждому куску от батарейки подведены проводочки. Собака еще дурная, к тому же голодная, поэтому хватает первый попавшийся кусок. В этот момент хозяин кричит: «Нельзя!», а другой человек замыкает контакты. Удар несильный, но ощутимый – кусок вываливается из пасти. Собака хватает другой – опять удар. И так – раз сто! А вот когда всю еду разложит хозяин, разряда не будет. Так даже самая глупая дворняжка поймет, что брать еду от чужого – это больно, а от хозяина – приятно.

– Все понял! Мы подведем проводочки к толовым шашкам!

Как же Рексу досталось из-за этих треклятых брусков! Главное – он усвоил, что хватать эти бруски нельзя, их надо обходить. Когда хозяин закапывал бруски в землю и заставлял бегать между прутиками, обозначающими места, где лежат бруски, Рекс делал это играючи, тем более что запах легко проходил сквозь землю.

Наконец Громов убедился, что рефлекс у Рекса надежный. Он отпустил собаку погулять по поляне и присел рядом с Мирошниковым.

– Санек, а откуда ты все это знаешь?

– О чем вы? – Санька сделал вид, что не понял командира.

– О собачьих премудростях. И про сачок ты как-то говорил. Что за сачок?

– Да ну, – отмахнулся Санька. – И вспоминать неохота.

– Я тебя понимаю. У каждого, наверное, есть нечто такое, о чем и вспоминать неохота. И все же лучше набраться духу – пусть будет больно и тошно, зато раз и навсегда освободишься от этой тяжести. Поверь, Саня, я тебе как другу говорю. – Он похлопал парня по плечу.

– Длинная это история, – вздохнул Санька. – Длинная и горькая.

– Ничего, пока сидим в обороне, время у нас есть. Пойдем вперед, будет не до разговоров.

– А-а, была не была! – махнул рукой Санька и достал кисет. Прыгающими пальцами скрутил самокрутку и протянул кисет Громову.

Тот чуточку помедлил, но тоже скрутил толстенную цигарку. Прикурили от кресала. Повозиться пришлось изрядно, но трут дымил исправно.

– Я это кресало ни на что не променяю, – совсем не с того начал Санька. – В январе, когда в Сталинграде немцы сдавались пачками, случайно подслушал разговор. Даже не разговор, а как это… ну, когда говорит один человек?

– Монолог?

– Во-во, монолог! Тянется по степи колонна – тыщи две обовшивевших немцев. Сопровождает их пожилой солдат с трехлинейкой. Холодина, ветер свищет, мы в полушубках и то дуба даем, а немцы в куцых шинелишках. Устали, продрогли до костей, присесть хотят, а дядька не дает. Не от вредности не дает. Он просто понимает, что если немцы сядут, то уже не встанут – закоченеют все как один. Мы шли навстречу. Посмотрел наш командир на покорителей Европы, выругался и велел старшине раскочегарить полевую кухню. Мы так и опешили! И не столько от его приказа, сколько от манеры ругаться: он даже ругался на «вы»! Типичный очкарик, наверное, из бывших доцентов. Погиб нелепо – срезал полузамерзший снайпер. Мы знали, что он у нас временно, а привязались к нему крепко. Почему? Да потому, что была в нем какая-то мягкость, доброта и… не знаю даже, как сказать… Например, он никогда не приказывал, а просил. Но просил так, что отказать было просто невозможно. Да-а… Так вот, объявили привал и нам, и пленным. Расположились, можно сказать, рядом. Солдат с трехлинейкой достал кисет, кресало и начал чиркать. А огонь не занимается – и все тут. Он чиркает, а огня нет. Подскочил к нему какой-то немец, залопотал по-своему и протянул зажигалку. Солдат спокойно отвел его руку. Немец лопочет, видно, объясняет, что это, мол, презент, потом вжиг по колесику – и огонь занялся. Но вдруг налетел ветер – и огонь погас. Солдат усмехнулся и с улыбкой сказал: «Немчура ты, немчура, и куда только ты, башка дырявая, забрался?! С этой зажигалочкой в Европах воевать, а не у нас. И вообще разве это огонь? Ветерок чуть дунул – и огня как не бывало. А мой трут горит! Так и мы, люди русские. Разозлить нас трудно, но уж если разозлимся, загоримся – никакой силой не задуть. Будем мы гореть и жечь вас, пока не спалим Берлин вместе с Гитлером вашим».