Бенедикт Велльс - Конец одиночества

– Прочел еще в школе. Эта книга меня действительно взволновала, я даже написал тебе письмо.

– Странно, – сказала она. – А я не получала от тебя никакого письма.

– Мне показалось, что оно слишком отдает кичем, и передумал отдавать тебе.

– Оно у тебя сохранилось?

– Нет.

– Врешь, Жюль! Спорю, что ты хранишь это письмо.

Над травой пролетела лимонница и села прямо передо мной.

– Я хочу почитать что-нибудь из того, что ты написал, – сказала Альва.

– У меня еще не закончено.

– И чем вы там занимаетесь вдвоем все это время? Я только и слышу, как вы разговариваете.

– Говорим в основном о тебе.

Снова ее пальцы ткнули меня в голень, на этот раз, чтобы я опомнился.

– А как идет дело у Саши?

– Трудно сказать. – Я задумался, как лучше сформулировать свою мысль. – Ты не замечала, каким он бывает рассеянным? У меня такое ощущение, что ему делается все хуже по сравнению с тем, что было две-три недели назад.

– Знаю, – сказала Альва упавшим голосом, как будто издалека.

– И что это означает?

Она промолчала. На этот вопрос ни один из нас троих не знал ответа.

Если у меня дело двигалось и я работал над двумя новеллами, то у Романова оно шло туго. Время от времени он прочитывал вслух всего несколько фраз и даже интересовался моим мнением. Но иногда он только смотрел, как я пишу. «Тюк-тюк-тюк», – приговаривал он тогда снова порой веселым, а порой подавленным тоном. Ведь было уже не важно, что из нас двоих он – лучше: ему уже никогда не испытать былого рабочего энтузиазма.

– Посмотрим потом фильм? – спросила Альва.

– Только если ты не будешь плакать.

– И не подумаю.

Она всегда так говорила. А потом все равно плакала. При мелодраматических сценах глаза у нее неизменно оказывались на мокром месте, даже самые избитые штампы трогали ее до слез. Например, когда влюбленная пара после всех перипетий в конце концов все же воссоединялась или когда старый покалеченный футболист в последнюю минуту неожиданно поворачивал игру и приводил команду к победе. Она стыдилась своей слабости, а мне нравилось ее за это поддразнивать.

– Внимание! Сейчас они будут целоваться, – говорил я тогда. – Может, тебе лучше не смотреть?

Но что я больше всего стал ценить в Альве, так это ее бережное отношение ко всему. Казалось, это слово специально придумано про нее. Она бережно пересаживала растения, бережно формулировала каждую мысль, бережным жестом гладила мужа по затылку, бережно писала письма и накрывала на стол, аккуратно расставляя по местам тарелки и бокалы так, словно не желала ничего предоставить на волю случая.

Вечером я, захватив с собой свои заметки, отправился в кабинет к Романову. Еще издалека я услышал музыку. Я заглянул в приоткрытую дверь. Романов сидел за пианино, Альва рядом на стуле. Он шепнул ей что-то, и она рассмеялась. Они поцеловались, не слишком страстно, затем Романов снова заиграл. Его пальцы элегантно носились по клавишам, но внезапно сбились. Романов снова и снова пытался нащупать мелодию – тщетно. Он просто не мог вспомнить ноты. В конце концов он закрыл крышку. Альва сказала что-то по-русски, затем приникла головой к его груди, а Романов гладил ее по волосам. Его обращенный вниз взгляд так запал мне в память, что я долго не мог его забыть.

В ту ночь Альва снова исчезла из дома и возвратилась в шале только под утро.

Я беспокоился, как мои родные примут Альву, но уже на вокзале они встретили ее объятиями. Лиз и Марти приехали на выходные, вместе мы съездили в деревню, и Альва вела машину по горному серпантину с удвоенной осторожностью. Я невольно вспомнил, как она ездила в юности.

– Да тут прямо как в Шире, только что без хоббитов! – Марти, как зачарованный, любовался на плывущие по вечернему небу облака с золотыми прожилками. С недавних пор у него обнаружился радикулит, и он сидел на переднем сиденье в несколько напряженной позе.

– Мы даже ходим на ферму за молоком, – сказала Альва. – Наливаем в двухлитровый бидон и приносим домой еще парное.

– Ты хотела сказать, я приношу , – вставил я.

– А я стряпаю на тебя уже который месяц.

– Как жаль, что Жюль больше не готовит, – сказал мой брат. – Маленьким он все время торчал на кухне. Иногда даже выгонял родителей, чтобы не говорили под руку.

– А я и не знала, – сказала Альва. – Как-то на днях я спросила его, не хочет ли он сам что-нибудь приготовить, и он сказал, что не умеет.

Вместо ответа я только взглянул на брата и сестру: