Чинуа Ачебе - Стрела бога. Человек из народа

— Это мама послала вас ко мне? — спросила она.

— Мама! Какая мама?… А, миссис Нанга… Нет, конечно… С чего бы ей посылать меня к вам?… Нет, Эдна, я забочусь только о вас… Не губите свою жизнь…

— А вам-то какое до этого дело?

— Я, конечно, тут ни при чем… Но вы так красивы, так молоды — вы достойны лучшего мужа, чем этот старый многоженец…

— Вы, кажется, сказали отцу, что он ваш друг?

— Будь он мне отцом или братом, я бы все равно… Эдна, не губите себя… У этого человека сын почти ваш ровесник…

— Такова уж наша женская доля, — со вздохом сказала она.

— Чепуха! Зачем вы это говорите, ведь вы же образованная девушка… Разве вы мусульманка?

Она встала и снова подошла к окну.

— Он дал нам денег, чтобы я могла учиться.

— Ну и что из того? — с горячностью сказал я, встал, подошел к ней и осторожно обнял ее за талию. Она вздрогнула, словно я ожег ее раскаленным железом, вывернулась и резко оттолкнула меня. С минуту мы молча смотрели друг на друга. Потом она опустила глаза и снова повернулась к окну. Я возвратился на свое место и решил было прекратить разговор. Но искушение разыграть непонятого и бескорыстного доброжелателя было слишком велико.

— Простите меня, Эдна, — сказал я. — Но мне хотелось бы, чтобы вы меня поняли… Вы правы, это не мое дело. Забудьте все, что я вам тут наговорил.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она ответила мне.

— Простите меня, Одили…

Впервые она назвала меня по имени. Я был вне себя от радости.

— Простить? За что?

— Вы не обиделись? — спросила она, взглянув на меня с таким наивным и чистосердечным удивлением, что и каменное сердце должно было бы дрогнуть, а уж о моем нечего и говорить.

— Разве я могу обидеться на вас, Эдна? — ответил я совершенно серьезно.

Нельзя сказать, чтобы я многого добился, но я был доволен. Такую девушку, как Эдна, приступом не возьмешь, ее надо приручать осторожно и постепенно.

Пока я размышлял обо всем этом в своей тихой Анате и строил планы па будущее, в стране назревали важные события, которым вскоре суждено было захлестнуть нас всех и выбить из привычной колеи.

В день Нового года наш министр внешней торговли сенатор Сулейман Вагада объявил, что таможенные сборы на некоторые импортируемые текстильные товары повышаются на двадцать процентов. Второго января оппозиционная партия ППС опубликовала подробнейшие материалы, с полной очевидностью доказывающие, что еще в октябре компания «Бритиш амальгамейтед» была кем-то предупреждена о планах нашего правительства и поспешила принять свои меры: к середине декабря она разгрузила в наших портах три судна с текстилем. Кабинет министров раскололся на два враждебных лагеря: одни требовали отставки правительства, другие, во главе с Нангой, утверждали, что в этом деле замешан только министр внешней торговли и уж если зашла речь об отставке, то пусть уходит он один. И тут грязь полилась густым потоком. «Дейли мэтчет» напечатала статейку, из которой явствовало, что Нанга в бытность свою министром внешней торговли — он сменил портфель лишь два года назад — занимался точно такими же делишками и на свои побочные доходы построил три семиэтажных жилых дома с квартирами люкс стоимостью в триста тысяч фунтов каждый; эти дома он записал на имя жены и сдал в аренду компании «Бритиш амальгамейтед» по тысяче четыреста фунтов в месяц за квартиру. Сначала об этом, как и о других подобных историях, говорилось только намеками, но уже через неделю все заговорили открыто, не стесняясь в выражениях.

Страна оказалась на грани хаоса. Подняли голос профсоюзы и Объединение государственных служащих, они грозили всеобщей забастовкой. Один за другим закрывались магазины — их владельцы испугались возможных грабежей. По слухам, генерал-губернатор потребовал, чтобы премьер подал в отставку, и через три недели тот действительно вынужден был это сделать.

В эти дни Макс вызвал меня в столицу для консультации, а также для того, чтобы я мог присутствовать на учредительном съезде новой партии — Союза простого народа. События застали нас врасплох — ведь мы еще, можно сказать, не встали на ноги, — но это нас ничуть не обескуражилю. Нас, как и всех, возбуждала предгрозовая атмосфера — пьянило предвкушение жестоких схваток. Мы знали, что приближающиеся выборы будут борьбой не на жизнь, а на смерть. После семи лет всеобщей апатии всякое действие казалось благотворным; страна, уподобившаяся за эти годы обрюзгшему человеку с дряблой кожей и складками жира, жаждала стряхнуть с себя сонное оцепенение. Скандальные разоблачения, ежедневно появлявшиеся в газетах, отнюдь не действовали удручающе, напротив, у всех было приподнятое, чуть ли не праздничное настроение. Я говорю, конечно, не о таких господах, как Нанга или сенатор Сулейман Вагада, а о простых смертных вроде меня, которым нечего было терять.