Тонино Гуэрра - Сборник

Карла.Каков же другой способ?

Моретти.Простейший. Ничего не просить и сделать все, как тебе хочется.

С этими словами он фотографирует Карлу. Та вздрагивает, но молчит. А Моретти, продолжая говорить, ходит вокруг, снимая ее в самых разных ракурсах.

Моретти.Иногда нужно прибегать к силе. Есть типы, которые обожают насилие. Убеждать их бесполезно… ничего не добьешься. Я говорю о Ведомстве по охране памятников… Поднимите руку, синьора…

Карла как зачарованная повинуется.

Моретти.…превосходно… ну, в крайнем случае придется потом уплатить небольшой штраф… улыбнитесь…

Карла улыбается.

Моретти.…великолепно!.. Но обычно… Еще раз улыбнитесь…

Карла, словно повинуясь телепатии, принимает различные позы. По знаку Моретти она поворачивается, становясь при этом все раскованнее.

Моретти.…Обычно ничего не случается… как будто никто ничего не заметил… дело сделано, и баста. Встаньте вполоборота и посмотрите на меня… прямо мне в глаза… и все кончается тем, что… Вот и подумаешь: ведь я ему, в сущности, добро сделал… Ведомству по охране памятников, разумеется… я все время имею в виду Ведомство по охране памятников… Так… один снимок на диване… вы лежите свободно, вытянувшись… стоп, поднимитесь… теперь с другой стороны… стоп… отлично.

Это своеобразное па-де-де продолжается. Моретти непрерывно фотографирует Карлу, а та принимает все более непринужденные позы. Продолжается и разговор.

Моретти.Есть у вас красивый купальный костюм?

Карла.Да.

Моретти.Бикини?

Карла.Да.

Моретти.Какого цвета?

Карла.Абрикосового.

Моретти.Превосходно!

В Узбекистане нередко попадаются такие утесы — бурые и белые. Здесь, под Самаркандом, они высятся над долиной с фруктовыми садами; люди приходили сюда и в надежде на чудо привязывали лоскутки материи к ветвям священных деревьев или кустов тамариска, растущих на берегу озерца, на самой границе с пустыней. Женщины возносили мольбы ниспослать им сына и целыми днями бродили по кишащей скорпионами земле, укрываясь иногда в тени одиноко торчащих камней или покрытых пылью кустарников. Подчас и мужчины добирались до священных деревьев, чтобы замолвить словечко за попавшего в беду родственника или испросить еще невесть какую милость. Ведь для этого достаточно было привязать к одной из бесчисленных веток лоскуток твоей одежды и полежать немного под деревом. Бывали дни, особенно в годы войн и поветрий, когда деревья эти так густо покрывались обрывками материи, что казалось, будто они зацвели.

Самой большой любовью был окружен большой карагач. Он остался совсем без листьев: их оборвали руки жаждущих милосердия, чтобы на их месте привязать свой лоскуток. Дерево возвышалось в ущелье, всего в нескольких метрах от двух утесов, отделяющих пустыню от абрикосовых садов. Один утес бурого, другой — белого цвета. В сумерках их обдувал ветер, проникавший через ущелье в теплую влагу садов с напоенными солнцем плодами.

Паломники, прибывавшие сюда, чтобы испросить милость, писали свое желание на кусочке ткани, который привязывали к ветке исполинского карагача. Так что, когда ночью ветер колыхал лоскутки, написанные на них слова чудесным образом превращались в звуки, слышимые за много километров. И если написавший различал их, это означало, что его просьба будет исполнена.

Атам-ака, добравшийся до священного дерева вместе с другими странниками, тоже написал на тряпочке просьбу о ниспослании ему чуда. Это были какие-то неразборчивые каракули, потому что старик неграмотен. Женщины и девушки увидели, что Атам-ака написал что-то непонятное, и, посовещавшись, предложили ему помочь. Но он отказался и сел на коврик, который расстелил неподалеку. Какая-то старуха спросила, что он написал. Он не промолвил ни слова и все не сводил глаз с дерева. Потом собрал свой немудреный скарб, сложил его в мешок и тронулся в путь, кутаясь в беловатый чапан [8] мужская одежда, наподобие фартука, обычно светлая , подвязанный на поясе урама-бильбаком [9] платок, которым подвязывается у пояса чапан .

Две ночи подряд легкий ветерок доносил в долину едва различимые звуки. Это были слова, написанные на разных тряпицах. Невообразимая путаница разрозненных просьб. Но на третью ночь подул сильный ветер, резко встряхнувший ветви карагача и всколыхнувший лоскутки, которые защелкали как бич, вытягиваясь в сторону фруктовых садов. Слова орехами сыпались в воздухе. Они отчетливо раздались в долине, и люди высунулись в окна, чтобы услышать озвученные ветром просьбы соседей, а прежде всего свои собственные. В ту ночь погонщики верблюдов и чабаны слышали, как высоко в небе, над их головами, летали чудеса, о которых просили они в лоскутных записках. Каждое слово произносилось голосом того, кто его написал. Послышался и голос Атам-аки, усиленный ветром. Старик жаловался на то, что устал жить, и молил о смерти. Именно это он и хотел сказать своими каракулями. Тогда многие вышли из глиняных мазанок, из дворов, где они спали на своих сопа [10] деревянная лежанка , и отправились на поиски старика. Когда его нашли, он был мертв. И улыбался.