Соня Дивицкая - Дневник невестки

– Сейчас поищем… – он замяукал, – чем тебя побаловать…

У мамы в шкафчике нашлись овсяное печенье с миндалем в красивой жестяной коробке и рюмочка молочного ликера из черной толстенькой бутылки. Водка со сгущенкой – вот вам и «Бейлис», до этого додумалась только Роза, но мамин барчик, уж простите, в тот вечер тоже был моим.

Я вынесла к столу две горячие чашки, и мы неспешно тянули чай. В тишине. Антон – единственный мужчина, с которым я молчу. Молчу я только в состоянии покоя или сна, а разговаривать обычно начинаю от возбуждения или на нервной почве. С Антоном мне всегда было очень спокойно. И нет, не скучно, разве можно скучать в вечернем саду после трудного дня? Разговаривать было не обязательно, мы знали друг о друге все, что нужно, и совершенно не хотелось забивать эфир какой-то лишней информацией. Сидим, пьем чай и дышим остывающей землей.

В тот вечер сад был мой, мой и Антона. Это была наша земля, а своей землей дышать приятно, своя земля дает покой и силу, поэтому все за нее так воюют. Мне этого как раз и не хватало, всю жизнь мне не хватало уверенности, а тут я встала босиком на траву – и не осталось никаких сомнений, как будто мне из-под земли шепнули: «Мадемуазель, сидите тихо, все будет хорошо».

С глухим ударом упала в траву тяжелая груша. Собаки навострили уши: «Где? Где? Где?» Я подняла ее и прямо так, немытую, откусила…

Грушам в этом саду было сто с лишним лет. Но черт его знает, почему мне казалось, что все они тоже мои. Первый урожай эти груши давали тем людям, которых мы сегодня знаем только по старинным фотографиям. Купец Семенов выписал из Австрии саженцы Гигантского Бергамота, а Роза Михална из них варила… Нет, не варенье, варенье сварит любая двоечница, легендарная Роза закрывала в маленькие баночки конфитюр.

Стоп… Кто такой купец Семенов, вы меня спросили. Я объясню, сейчас будет историческая справка.

Сто лет назад зеленый домик был всего лишь флигелем, флигель для прислуги купца Семенова – вот его первое назначение. Хозяйский особняк стоит в конце квартала, через забор. Но раньше, до тысяча девятьсот семнадцатого года, никаких заборов тут не было, и целый квартал занимал один нормальный сад. Он принадлежал купцу Семенову, его жене и детям. Детей было трое, два сына и дочь.

Мертвая свекровь – мечта наивных женщин. Знавала я одну наивную, она взяла и вышла замуж за мужчину, у которого умерла мама. Девушка была уверена, что со свекровью у нее проблем не будет, но оказалось, что даже мертвая свекровь способна хоть из-под земли достать свою невестку. Мужчина свою жену постоянно сравнивал с покойной мамой. Мама была умнее, мама лучше готовила, мама больше любила и прочее. Приблизиться к идеалу невестка так и не смогла, связь мужа с его покойной матерью оказалась настолько сильной, что для живой жены в его душе не нашлось достойного места. И ничего удивительного. Невесткам надо помнить – мама никогда не умирает, а значит, каждая свекровь – бессмертна. Как Феникс или Кощей.

Хочу успокоить всех, кто не любит купцов, – этот был хороший. Он не жадничал и денежки на просвещение народа отстегивал регулярно. Всю жизнь он собирал книги и купил специально для своей библиотеки отдельный дом на центральной улице.

А что такое в те времена была библиотека? Вторую половину девятнадцатого века я имею в виду. В библиотеке было все: и книги, и литературные чтения, и карты, преферанс предпочитали молодые либералы, и чай, и шампанское, и рояль, и театральные постановки, и картины местных художников, и запрещенные газеты, и воззвания к народу, и прокламации тоже были там.

Купец Семенов, как сердцем чуял, еще до революции подарил свою библиотеку городу. С одним условием: чтобы дочка работала там заведующей. За это у нас в городке его прозвали идеалистом-просветителем. А он и был идеалистом. Он верил, что скоро в России все станут образованными и люди естественным путем начнут добреть, ибо человек культурный не полезет с вилами на соседа. Купец Семенов умер в тысяча девятьсот пятнадцатом и, к счастью, не узнал, что стало дальше с его библиотекой и с его детьми.

Все вышло по стандартной схеме. Книжки сожгли. Освободили полки для новой литературы. Здание наци-она-лизировали. Трудное слово, никогда не могу его выговорить. Дом в саду превратили в коммуналку. Сейчас его сносят, наш новый мэр прива-тизи-рует лучшие участки. Сад порезали на куски и отдали под частную застройку. Сыновей купца арестовали. Старшего расстреляли сразу, младшему дали двадцать пять лет. А дочку не тронули. Она всю жизнь так и работала заведующей библиотекой. Заведующая, так ее все и звали, не вспоминая происхождение.