Елена Котова - Кащенко. Записки не сумасшедшего

Время посещений. Моих визитеров шмонают с повышенным пристрастием, поэтому подруга просачивается ко мне где-то через полчаса. Визит по-деловому краток: «…Вот каша, вот вода, дай посмотрю на тебя… Нормально, я боялась, будет хуже. Не жестикулируй, когда говоришь, – кругом глаза и уши. Лен, все читается, слушается, каждый твой жест и слово берутся на карандаш». Подруга – психолог, отработала двенадцать лет в Сербского. Она уходит, а я жду другую приятельницу – Надежду. Мы договорились с ней пройтись по редактуре рукописи четвертого романа. Так много свободного времени, как в психушке, у меня может уже и не быть…

Нади нет и нет, проходит час, я получаю текст от помощницы: «Ее не пропускают». Представляю себе, в каком шоке Надя: интеллигентное, апеллирующее к логике и здравому смыслу создание, издатель стихов, организатор литературных вечеров. Догадываюсь, что она чувствует: Владимирский централ, Матросская Тишина… Набираю. Так и думала, возбужденный голос: «Лена, нас к вам не пускают!» Отвечаю, пожалуй, даже жестко, потому что именно в этот момент меня почти раздражает, как легко люди впадают в отчаяние, насколько они н принципе не готовы понимать, что такое вообще жизнь за пределами их собственного устоявшегося мира:

– Надя, прошу вас, не пререкайтесь, не тратьте нервы и время. Передайте мне то, что примут из принесенного, и спокойно идите домой.

– Лена, но я же всю ночь вам кашу гречневую варила, мне ее надо же передать. А тут такой шмон…

Я не понимаю, что я могу и что должна сделать в этой связи, и меня этот разговор раздражает все больше.

– Спасибо вам за кашу, но если не берут, значит, не берут. Что, теперь из-за каши еще переживать? Я очень прошу вас, не расстраивайтесь, просто идите домой.

– Получается, я зря приехала, – в голосе досада и растерянность. Что, теперь я должна ее утешать, так, что ли? – А вы знаете, что тут еще ваш адвокат, мы с ним вместе? Так его тоже не пускают.

Я вешаю трубку. О Надежде с медперсоналом говорить бессмысленно, раз не пускают, значит, уже и не пустят, решение принято, а в этих стенах его никогда не меняют. А вот почему не пускают адвоката – это интересно, хотя сегодня я адвоката не ждала. А! Значит, прикатил тот первый, который помог следователю запихнуть меня в психушку. Интересно, чего это он? Подхожу к старшей медсестре: «Там пришел адвокат, а его не пропускают».

– Он как раз на эту тему беседует с завотделением.

Присаживаюсь на кровать так, чтобы хорошо видеть коридор. Интересно, как объяснит свое решение завотделением. Что адвоката не пустят – уже понятно, но интересно, как будет развиваться скандал. Наверняка он уже бушует за железной дверью. Может, ради этого адвокат и явился?

Вижу, как завотделением бодрым шагом скачет по коридору: кошмарное синтетическое платье аквамаринового цвета с вырезом, поверх него – короткий коричневый твидовый пиджак в клетку. На ногах темные чулки и белые босоножки на шпильке. Вообще-то она миловидна: круглое личико, хорошая кожа, шелковистые волосы лежат на плечах прямым каре. При этом лицо матерой стервы. Обращаюсь к ней по имени-отчеству:

– …Там адвокат пришел, насколько я понимаю. Вы что, решили его не пускать?

– Нет! Не пущу, потому что он хам! Вел себя безобразно, провоцировал меня… оскорблял! А с вами, Котова, я буду общаться в пределах, установленных законом.

– В этих пределах мне положены беспрепятственные встречи с адвокатом, причем наедине.

– Он что, не понимает, что своим поведением вредит вам? Он хочет, чтобы мы вас тут еще на два месяца оставили? Это мы быстро: вызовем судью, прокурора… Он этого добивается? – Стерва не понимает, что в приступе ярости рассказала план своей мечты, а я понимаю, что как бы страстно она ни мечтала его реализовать, этого не произойдет, она испугается. И все же мне не по себе: кто может сказать, где пределы вседозволенности в отношении больных, о которой напомнил ей мой адвокат? И одно это напоминание привело ее в ярость… Боязно… Боязно не от того, что стерва решится тут устроить, как она выразилась, «выездной суд», боязно потому, что я не понимаю, что там за игра вокруг меня затевается. Но тем не менее бодренько продолжаю:

– Зачем вы мне это говорите? Зачем мне вообще выслушивать ваши впечатления от адвоката? Я не могу повлиять ни на его поведение, ни на ваше отношение к нему.

– Вы же его наняли! Вы и отвечаете за его поведение…

Бабу, похоже, снесло с рельс. Чушь почище, чем у нашей хиромантки-душительницы. Понимаю, что жизнь моя теперь, конечно, несколько осложнится, но исключительно в пределах мирка, где царит произвол медперсонала. Начальство гневается, и остальные уже незримо взяли под козырек. Но завотделением не будет полагаться на их понимание. Она проинструктирует их ясно и недвусмысленно, какую именно степень жестокости и устрашения следует ко мне применить. Интересно, она от этого удовольствие получает, что ли?