Вячеслав Шишков - Угрюм-река. Книга 2

Вверяя себя воле божьей и зная, что отказаться от рискованной затеи теперь поздно, генерал внимательно повертел головой, как бы изучая местность, куда, в случае катастрофы, утекать. Сзади, шагах в сорока, – вооруженные верховые стражники, кучка людей, отошедший к ним пристав и верный слуга Исидор Кумушкин, сразу поглупевший, как младенец.

– Подымайте мишку, – упавшим голосом приказал генерал и взвел оба курка.

– Вали! – весело крикнул Иннокентий Филатыч стражникам.

Те что есть силы заорали, заулюлюкали – «гой, той, той!..»

– Стоп! – скомандовал Иннокентий Филатыч.

Все смолкло. Пан Парчевский из предосторожности вскочил на чью-то верховую лошадь.

Из берлоги раздался глухой медвежий рев. Исидор Кумушкин захмурился и, чтоб не слышать выстрелов, заткнул оба уха перстами. Медвежий рев повторился со страшной мощью. На глаза генерала от сильного волнения набежали слезы: «Батюшки, – подумал он, – пропал!» Но медлить некогда: из берлоги, рявкая, как двадцать стервятников-медведей, вылез в медвежьей шкуре Филька Шкворень, всплыл на дыбы, вскинул вверх передние лапы и сделал три шага к генералу. «Бах! Бах»! – грянул генерал. Медведь заревел пуще и шагнул вперед, – генерал бросил ружье и, чуть не сшибив с ног зверолова, как заяц, помчался прочь.

– Упал! Упал!.. – кричали со всех сторон. – Упал!

– Упал? – остановившись, прохрипел генерал Перетряхин-Островский. – Не угодно ли, как я его, разбойника, срезал… С первой пули! А другую уж так, за компанию… в воздух.

– Этто удивительно, удивительно, удивительно, ваше превосходительство! – тряс щеками, пожимал плечами, ударял себя по ляжкам и в то же время умудрялся козырять пристав. – Такого стрелка, как вы, впервые вижу, ваше превосходительство, – не переставая, восторгался он.

– Убили, что ли, зверя-то? – подкултыхал к кучке, окружавшей генерала, трясущийся Исидор Кумушкин.

– Убили, старина. Я убил!

– Ну, слава тебе господи, – перекрестился Исидор, и запасные генеральские кальсоны выпали из-под мышки старого лакея.

– Хо-хо! Это кому? – закатился повеселевший генерал и лукаво погрозил смутившемуся Исидору толстым пальцем.

Медведь еще подрыгивал задними лапами, потом затих. Шесть человек во главе с начальником губернии сгрудились возле подохшего медведя.

– Ну, что, брат, лежишь? Хо-хо-хо…

Но в этот миг подоспевший пристав, не зная, чем подольститься к генералу, сказав: «Да он, кажется, каналья, жив еще», – вдруг выстрелил в медведя из револьвера.

– Караул! Убили… – взревел медведь и сел по-человечьи. – Жулики вы все!.. И губернатор жулик…

Людей молниеносно охватила паника: впереди всех на согнутых ногах улепетывал толстобрюхий пристав, за ним кто-то еще, еще, потом Парчевский, а позади – тяжело пыхтящий, брошенный всеми пучеглазый генерал.

– Вот вы не верили, ваше превосходительство, – задержался Парчевский, – что собака выговаривала «луна»…

– А подите вы со своей глупой луной!.. Фу! Устал… Но почему ж его не застрелят?

– Ваше превосходительство! – подскакал на коне весь насыщенный внутренней веселостью, но серьезный лицом урядник. – Медведь лежит мертвый… Это всем показалось, ваше превосходительство… Возле медведя вас изволит ожидать фотограф.

– Значит, медведь убит мной?

– Так точно, вами, ваше превосходительство.

– Фу! Ничего не понимаю. Исидор! Где Исидор? Идите, господа, к медведю. Я сейчас. – И, оставив всех, генерал нетвердой, располагающей к многим догадкам походкой удалился с дрожавшим Исидором в густой кустарник.

Меж тем Филька Шкворень был вытряхнут из шкуры, посажен в одноколку и увезен Иннокентием Филатычем. Пристав, опрометчиво не посвященный в тайну облавы, ранил Шкворня в мякоть ноги.

– Я, понимаешь, думал, в сердце, – подбоченясь, героем катил Филька Шкворень. – Теперича я меньше сотни не возьму.

– Не хнычь, дадим, – настегивал кобыленку Иннокентий Филатыч и заливался тихим смехом в серебряную свою бороду.

Теперь решительно все присутствующие, конечно, кроме генерала и Исидора, знали про рискованную затею с медведем, прыскали таящимся смехом, подмигивали друг другу, грозили пальцами.

– Чш… Идет… – И все как умерло.

Генерал позировал фотографу, как великий путешественник Пржевальский. Гордо поставив ногу на шею матерого, заранее убитого медведя, генерал левой рукой залихватски подбоченился, а в правой держал наотлет ружье.

– Я удивляюсь, господа, – говорил он, посматривая на всех из-под огромного козырька фуражки. – В чем же дело?