Вячеслав Шишков - Угрюм-река. Книга 2

И общий, полусонный какой-то итог (плюс-минус): «Я должна быть женой Андрея». И тут же, не размыкая глаз, вскрикнула: «Вы не смеете, вы не смеете: Прохор – мой!»

Подошел волк, поторкал мокрым носом в руку хозяйки. Но, утопая в путаных снах, она далече отсюда.

…Вдруг Нина очнулась: сердце ударило – «муж». Трещал телефон. То звонил Прохор Петрович с прииска «Нового». В его голосе – угрюмая ласковость. Он сказал: заночует на прииске, хотя с дороги он сильно устал, но очень важно решить здесь кое-какие вопросы, кое-кого «намахать», а уж завтра приедет, пусть жена распорядится вытопить баню – не ванну, а именно баню, – надо прожариться, надо выпарить вшей… («Что, что?!») Ну, да, вшей, он в тайге нахватал их достаточно, а пока – доброй ночи…

Нина и смеялась и плакала. Боже! Как хорошо, что Прохор вернулся!

Нина крепким сном до утра почивала. Утром, в девять часов, ее все-таки подняли.

– Алло! – сонным голосом прокричала она в трубку.

– Настя, ты?

– Нет. Это я, Громова.

– Пани Нина?! – горько и сладостно воскликнул Парчевский. – Разрешите к вам… Сейчас же, сию же минуту…

Чрез четверть часа, едва Нина успела умыться, пан Парчевский блистал пред нею в форменном сюртуке с ученым значком и белых перчатках. Полные губы лоснились лакировкой помады.

Нина доподлинно знала, зачем спозаранку примчался Парчевский. Настроение Нины самое бодрое: вот-вот должен приехать муж. А что, если… В тайге развлечения редки, так отчего же не провести ей домашний спектакль: сама поиграет и позабавится жалко-комической ролью донжуана Парчевского; в искренность чувств его к ней она по-серьезному и не думала верить, да и Протасов не очень-то уважает его, а муж – и подавно.

Итак, Нина – артистка. Она встретила пана Парчевского – тоже артиста – со всеми ужимками томной печали.

– Пани Нина, – прижимая к сердцу свои породистые руки, с обычной театральностью в жесте и голосе начал Парчевский. – Судьба второй раз ввергает меня в мрачную роль палача вашей нежнейшей души. Но, принимая во внимание вашу христианскую настроенность и покорность воле божией…

– Короче, Владислав Викентьич…

Инженер Парчевский усилил игру: он с легким стоном закрыл глаза и, оторвав руки от сердца, трагически ударил кулаком вниз:

– Ваш муж, Прохор Петрович… отправился в страну, где царствует Плутон! Он, кажется, кончил жизнь самоубийством…

– Да? Вы уверены в этом? – смело вошла в роль и Нина; прижав к щеке сомкнутые в замок кисти рук, она вся посунулась к пану Парчевскому. – Это неправда, неправда! Вы сговорились с Протасовым…

– К сожалению – факт. Я сейчас от Протасова. Он прямо сказал мне: «Хозяин вряд ли вернется». Уф!.. Я не в силах больше… Я ошеломлен… Разрешите… – И, благопристойно отдуваясь, он упал в качалку. – Не волнуйтесь, примите удар хладнокровно. Прошу вас… – нажимая педали притворства, стонал пан Парчевский. – Поверьте, что есть люди, готовые умереть за вас. Клянусь вам – я первый! Ваша жизнь вся впереди… Пани Нина, пани Нина! – восклицал он сквозь слезы.

Молодую, темпераментную женщину раздирал еле сдерживаемый смех. Чтоб не провалить свою роль, она отвернулась, закашлялась и два раза крепко щипнула себя.

– Мне, Владислав Викентьич, очень тяжело слышать ваши вздохи. Я боюсь это утверждать, но мне почему-то кажется, что вы сейчас ведете со мной игру, что вы просто-напросто, простите, притворяетесь…

– Пани Нина! Клянусь вам – нет!

– Ну, а если б я, боже упаси, овдовела? Что ж, вы стали бы искать моей руки?

– О, клянусь, клянусь вам – да!

– Но дело в том, милый Парчевский, что я… что я… – И Нина задумалась. Она сегодня особенно прекрасна. Парчевский, любуясь ею, терял самообладание: актерство линяло в нем, он вот-вот искренне кинется к ногам обаятельной женщины. И тут, как смертельный удар в самое сердце, – тихий воркующий голос: – Если я овдовею, я все свое и мужа имущество делю на три ровные части: одну часть – старику Громову, другую – Верочке, третью – на широкую благотворительность, сама же становлюсь нищей, вероятней всего – пойду в учительницы…

Говоря так, она зорко следила за гостем. Пан Парчевский из красавца павлина вдруг превратился в мокрую курицу: стал глупым, жалким и злым, в глазах тупое отчаянье, лоб наморщился.

– Ну, как же тогда? – Нина незаметно вновь стала щипать себя, однако лицо ее покрыла густая улыбка. – Наверное, вы и не подумали бы жениться на какой-то «учителке»?

– Я?.. Нет, отчего же… Ведь я и сам могу зарабатывать довольно много. Наконец, у меня дядюшка – губернатор. И вообще… – мямлил Парчевский, чуть не теряя сознание.