Наталья Горская - Власть нулей. Том 2

– Да? – насмешливо спрашивал непочтительный сын Рудольф.

– Да!.. Смейся-смейся, да не пришлось бы плакать. Люди чувствовали себя единой страной, а у вас теперь всё за деньги. Старого гея какого-то на корпоратив к неким пузатым бездельникам зовут, а он требует себе за исполнение песни без трусов полмиллиона. И об этом сраме на всю страну передачу показывают! Славная нация нам на смену пришла, нечего сказать. Молодёжь силы не знает куда тратить, у телевизора днями и ночами лежит, а потом идёт стадионы или витрины крушить, чтобы хоть чем-то себя, убогих духом, занять. И это когда родное государство практически в руинах!.. А у нас было братство. Мы были гражданами одной страны, огромной и необъятной! Мы были нужны друг другу, а вы теперь только в выгодных партнёрах нуждаетесь, даже в постели. У вас братство теперь только в бане после штофа водки. Точнее, не братство, а братание, запанибратство, когда непременно затрапезная пьянка с брудершафтом и обменом тёлками в знак дружбы.

В конце концов, отец и сам уставал от этих горячих и всегда утомительно-односторонних споров, когда сын и не перечил, но остро чувствовалось, как он родителей своих презирает. Но за что! За то, что они отважно мчались в полное никуда и даже не объяснишь, что и звало-то? Молодость звала. Молодость всегда куда-то зовёт – таково уж её свойство. Это потом она уходит, и ты ругаешь её: ну и куда ты меня притащила? Точнее, уже дети твою молодость высмеивают и попрекают: «При царе туда ссылали, а эти идиоты сами поехали! Добровольно! Из Москвы! В Россию. Удавиться и нежить!». Откуда у поколения их детей такой цинизм? Где они в самом деле их проглядели и упустили? Слишком увлечённо строили светлое будущее? А оно, сволочь, так и не наступило – вот что больнее всего…

И отец уже начинал виновато мямлить, что почему-то эта даль из Москвы тогда виделась светлой и перспективной. Казалось, что вот она – настоящая жизнь! Что тебе Москва? Там и жизни-то настоящей нет, там – серость, бег по кругу, а тут!.. Тут они взрослели, начинали уважать сами себя, трудности уже не казались трудностями, а стыдно становилось при воспоминании, как ты скулил, что тебе тяжело на кафедре младшим научным прозябать, как ты сам себя пошло жалел, как и беременные бабы себя не жалеют. После зимовки-то где-нибудь под Иркутском, где работают мужественные люди, которым и в голову не придёт быть настолько мягкотелыми, чтобы жалеть себя! Или после работы на ГЭС на одной из могучих сибирских рек, в награду за которую ты ничего кроме ранней инвалидности не получал. Ты и близко не знал, что такое трудно и тяжело! И хотелось гордиться, что ты смог всё это преодолеть. И было чувство долга, что где-то вдалеке для тебя трудятся люди, растят для тебя хлеб, добывают для тебя нефть, строят дороги, и ты тоже для них делаешь нужную работу. Это называется совесть, сынок. Та самая совесть, которая нынче объявлена величайшей глупостью.

Когда совесть совсем вышла из моды, бедный отец уж и не знал, как оправдаться перед отпрыском за свой необдуманный и порывистый проступок юности. То есть в какой-то момент старики стали испытывать своеобразный комплекс вины перед единственным сыном, выпускником ЛГУ. Ему и самому стало стыдно, потому что какая-никакая совесть у него всё-таки была – сказалась мощная наследственность нескольких поколений, которые не умели жить без совести. И эта совесть в какой-то момент сказала: «Чего ты мучаешь своих несчастных стариков этими тупыми упрёками! Какой теперь в этом прок? Лучше думай, как отсюда смыться, пока не поздно. А то обрастёшь тут корнями, женишься, жена народит тебе целый выводок детей, как любая плодовитая деревенская девка. Таких вот сынков, как отец говорит, которые уже в пятнадцать лет ходят с пустыми глазами и требуют всё больше хлеба и зрелищ». Ведь он прав, отец-то: скучное получилось из них поколение, сонное. Ходят с таким видом, как царевны-несмеяны, которых кто-то развеселить обещал, да только ещё больше расстроил.

Отец и мать и сами уже сокрушались: что делать такому образованному человеку, как их сын, на окраине Вологодской губернии? На окраине окраины… Именно поэтому они нашли ему невесту, папаня которой имел «какие-то связи» и мог со временем пропихнуть их Рудю куда-то поближе к утерянной ими навсегда Малой Родине – Москве. Он к тому времени как раз развёлся с первой женой, хоть и жил с ней весьма дружно, но что поделаешь, если к концу века в России стало модно разводиться по два раза в год.