Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Сказки для умных

— На, возьми мой, он уже остывает, — глухо сказал Андрей и сунул мне в руку свой кирпичик. Я взвесил его на руке — он был весьма тяжел. Потом оглядел его со всех сторон. Это было похоже и на лед, и на полупрозрачный металл, и на стекло, а вообще-то говоря — ни на что не похоже.

— Значит, это и есть аквалид? — спросил я.

— Да. Это аквалид градации «А». Можно получить всякие другие разновидности, с другими свойствами. Но пока будем испытывать этот. Сейчас пойдем к КАИНу [38] КАИН (Катастрофический Агрегат Испытания Надежности) был весьма нужным для своего времени, но утратил значение с открытием аквалида. Ныне экспонируется в мемориальном музее А. Светочева. . За ним будет последнее слово.

По крытому переходу мы направились в соседнее здание. Стены перехода были прозрачными. За ними лежали сугробы. На них ложился зеленый свет вращающегося прожектора. Состояние опасности кончилось.

Мы вошли в зал, посредине которого возвышался огромный агрегат. Он уходил далеко в глубь зала, нам видна была только его лицевая сторона с двумя круглыми большими циферблатами. Над ними белел телеэкран, а внизу чернело квадратное отверстие. Все это напоминало лицо какого-то сердитого великана.

— Сейчас КАИН не пожалеет силы, — сказал Андрей и швырнул брусок аквалида в квадратную пасть агрегата. Тот глухо заурчал, потом взревел; я ощутил, как пол дрожит у меня под ногами. Два циферблата зажглись красным огнем. На телеэкране стало видно, что происходит с бруском в чреве КАИНа.

На брусок спускались стальные молоты, в него пытались вонзиться алмазные сверла, его схватывали клещи из сверхтвердых сплавов. КАИН то раскалял брусок, то бросал его в жидкие газы, охлажденные почти до абсолютного нуля. Он погружал его в кислоты и щелочи, вталкивал его во взрывную камеру, подвергал губительным излучениям. Стрелка правого циферблата, показывающая силу испытания, все время дрожала на красной черте. Но стрелка циферблата, показывающего степень разрушения материала, по-прежнему стояла на белой черте, не подвигаясь ни на микрон.

Испытание длилось долго. Наконец КАИН взревел, словно в злобе на свое бессилие, и умолк. Из его пасти на пол упал брусок. Андрей поднял его. Аквалид был точно таким, как до испытания. На нем не было ни единой царапинки.

— Вот теперь можно сообщать на материк, что аквалид — есть, — сказал Андрей.

После этого мы пошли в столовую, расположенную в центре острова моего имени. Втроем сели мы за столик в огромном пустом зале. Здесь было очень тихо, и от усталости, от необычности всего происходящего мне вдруг показалось, что я просто сплю и вижу сон. Мне захотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться и очутиться в своем кабинете, где на столе лежат рукописи и записи для СОСУДа, где на полках стоят привычные ряды книг...

Но вот к столику подошел САТИР и остановился, ожидая распоряжений, и я убедился, что все это явь.

— А не выпить ли нам шампанского? — сказал Андрей. — Что-что, а бутылку шампанского мы заслужили.

— Сейчас доложу САВАОФу, — произнес САТИР.

Он ушел, а я намекнул Андрею, что этак и Чепьювином стать недолго — один раз шампанское, другой раз шампанское...

— Другого такого раза не будет, — ответил Андрей. — Аквалид есть, больше мне открывать нечего... — В его голосе мне послышалась тайная грусть, будто ему стало жаль, что все уже сделано.

К столику вернулся САТИР, неся бокалы и фрукты. Следом за ним грузно шел сам САВАОФ, торжественно неся бутылку. Он лично раскупорил ее и налил вино в наши бокалы. Мы сдвинули бокалы и слегка ударили их друг о друга (чокнулись, как в старину говорилось) и только потом выпили.

Когда мы покинули столовую, я попрощался с Ниной и Андреем и вызвал легколет. Я знал, что здесь мне больше делать нечего: сейчас нахлынут Журналисты, Корреспонденты, Ученые. Объясняться с ними — это дело Андрея.

Было уже совсем светло, и когда я летел по направлению к Ленинграду, я видел, что вся дорога на остров теперь забита элмобилями. Масса людей, неся приветственные плакаты, шла к Матвеевскому острову, увязая в глубоком снегу, но упорно продвигаясь вперед. Такого множества людей я никогда не видел.

Вернувшись домой, я завалился спать и проспал четырнадцать часов.

Все последующие месяцы, вплоть до июля, я усиленно работал над новым своим литературно-исследовательским трудом «Фантасты XX века». Мои Читатели, впоследствии ознакомившиеся с этой значительной (смею думать — не только по объему) книгой, едва ли поверили бы, что это монументальное исследование я создал за столь короткий срок.