Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Сказки для умных

— Но почему вы не радуетесь этому? — спросила Надя. — В вашем голосе мне послышалась грусть.

— Я рад за него и рад за нее, — ответил я. — Но за себя я не рад.

Надя ничего не сказала, не стала меня утешать — и мне это очень понравилось. Мы молча вышли из Почтамта и тихо пошли по улице.

— Вам далеко? — спросил я. — Давайте я вас провожу пешком.

— Буду рада, — ответила Надя. — Я очень люблю ходить пешком. Я хотела бы быть девушкой-почтальоном из одного исторического романа, который я как-то прочла. Эта девушка-почтальон не любила ездить на мотоцикле, а ходила от деревни до деревни пешком. Я хотела бы, как она, ходить в лаптях от деревни к деревне по старинному асфальту, стучать клюкой в заборы и отдавать людям письма и радиограммы.

— Только не в заборы, а в ворота, — поправил я.

— Вы, наверное, очень хорошо знаете историю, — почтительно сказала Надя. — Как приятно вести беседу с высокообразованным Гуманитарием.

Не скрою, мне было приятно слышать такой отзыв от этой симпатичной девушки, которая, хоть и была знакома со мной совсем недавно, уже сумела оценить меня по достоинству. «Разве хоть раз отозвалась Нина обо мне столь справедливо?» — шевельнулась у меня мысль. Тем не менее я скромно возразил Наде, что хоть я и съел, как говорится, собаку на истории XX века, но еще познал не все, что надо познать. Так, например, лингвистический мой багаж оставляет желать лучшего. Правда, я знаю, кроме родного русского языка, английский, немецкий и романские языки, а также группу славянских языков и латынь, однако древнегреческого я еще, к сожалению, не знаю.

— Нет, вы очень много всего знаете, — мягко возразила Надя. — Я вот, кроме английского и французского, никаких языков не знаю... Правда, я еще понимаю международный код.

— Ну, это не язык, — возразил я. — Много еще воды утечет, прежде чем международный код станет языком. Пока что он состоит почти сплошь из техницизмов.

— А где вы остановились? — поинтересовалась вдруг Надя.

— Так как я прилетел сюда на сравнительно долгий срок, то я остановился в гостинице.

— Переселяйтесь к нам, — предложила Надя. — Никто вас не будет беспокоить, и я в том числе. Квартира у нас сейчас почти пуста, все разъехались на лето. Брат мой тоже мешать вам не будет, он тихий.

— А кто он, ваш брат?

— Памятник, — ответила Надя.

— То есть как это «памятник»? — изумился я. — Очевидно, вашу речь надо понимать иносказательно: ваш брат был каким-либо известным Ученым, а затем скончался, и ему воздвигли памятник? Так? Но почему я не слышу в вашем голосе скорби по усопшем? При вашей привлекательной внешности такая бесчувственность не делает вам чести.

— Да живехонек мой брат, — засмеялась Надя. — Он по специальности Памятник, он разрабатывает вопросы усиления памяти.

— Век живи — век учись, — сказал я. — И преуспевает ваш брат Памятник на своем ученом поприще?

— Да. Несколько лет назад он сконструировал прибор, усиливающий память. Однако этот прибор нуждается в длительной проверке, и только после этого его можно будет пустить в массовое производство.

— Интересно было бы взглянуть на этот аппарат, — сказал я.

— Вы его видите на мне, — ответила Надя и коснулась пальцами своих серег.

— Как, эти маленькие сережки и есть упомянутый вами прибор?

— Да. В них вмонтированы два микроагрегата, которые создают вокруг моей головы усилительное поле.

— А как называется этот аппарат? — поинтересовался я.

— Полное его название — Опытный Прибор Усиления Памяти. Сокращенно — ОПУП.

— ОПУП! — воскликнул я. — Какое неблагозвучное название! Такие нелепо звучащие сокращения нередко употреблялись в Двадцатом веке, но ныне, когда существует Наименовательная Комиссия, состоящая из Поэтов-Добровольцев...

— Я понимаю вас, — перебила меня Надя. — Но брат еще не зарегистрировал свой прибор в Наименовательной Комиссии. А сам он не мог придумать ничего лучшего. Но в конце концов дело ведь не в названии. Прибор действует хорошо.

«Едва ли может быть удачным аппарат с таким неудачным названием, очевидно по Сеньке и шапка», — подумал я, но ничего не сказал Наде, дабы не огорчать ее [22] Характерно для Ковригина, что в дальнейшем он восхищается Надиной памятью, приписывая это свойство лично Наде и как бы совсем не признавая, что девушка обязана этим изобретению своего брата. В этом — весь Ковригин с его предвзятым отношением к технике, с его недоверием к новшествам. (Примечание редакции.) .