Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Лачуга должника. Небесный подкидыш. Имя для птицы

— Почему это он обделил вас? — поинтересовался Белобрысов. — Всех одарил, а вам фигу с маслом.

— Это мой дядя. У него ко мне личная неприязнь.

— Дядя?.. Странный он какой-то. Вам не кажется, что он с приветом?

— Наоборот, он отнесся ко мне весьма неприветливо.

— Я не в том смысле... Он вроде бы психически сдвинутый.

— Нет, он вполне нормален. Он хочет людям добра, правда, избрав для этого не совсем обычный путь.

Когда дядя Дух наконец покинул зал, на кафедру поднялся главврач будущей экспедиции и попросил всех присутствующих немедленно сдать коробочки ему, не прикасаясь к их содержимому. Производство этих таблеток не утверждено Главздравом планеты.

Меня поразило, что, выслушав это заявление, сосед мой вырвал из своей записной книжки листок, вынул из розовой коробочки голубой шарик, завернул его в бумажку и спрятал в карман.

— Что вы сделали! — шепнул я ему. — Ведь главврач только что сказал...

— Хочу теще втихаря в кофе подложить, — подмигнул он мне. — Ведь это не яд же!.. И ведь не побежите же вы к главврачу жаловаться на меня?!

— Не побегу, — ответил я. — Но разве в этом дело?!

— А не побежите — никто здесь и не узнает. Все будет шито-крыто!

Меня удивила эта странная логика. И в дальнейшем Белобрысов не раз меня удивлял.

Вскоре начались тестовые испытания, которые продлились три месяца. Они подробно перечислены в «Общем отчете», так что описывать их не буду. Скажу только, что Терентьев придавал большое значение «тестованию» и всегда присутствовал в аудиториях. Что касается Белобрысова, то иногда он вел себя странно, а порою склонялся к явно алогичным решениям. Я весьма часто вступал с ним в споры.

Когда тесты закончились, некоторые из испытуемых были отчислены. И хоть нас было еще больше, чем надо, и кое-кому еще предстояло «уйти в отсев», но уже началась многомесячная практическая учеба. Мы с Белобрысовым вошли в водолазную группу и одновременно принялись за освоение еще нескольких специальностей.

Время от времени Терентьев вызывал нас поодиночке — для собеседования. Однажды он вызвал меня в свой кабинет и сказал, что во время предстоящего практико-испытательного плавания испытуемые будут размещены в двухместных каютах. Есть ли у меня возражения против помещения в одну каюту с Белобрысовым?

Я ответил в том смысле, что я воист и Терентьев для меня командир, в слово командира — закон.

— Вы увиливаете от прямого ответа, — молвил Терентьев. — Белобрысов вам несимпатичен?

— Белобрысов — человек неплохой, — сказал я. — Но есть в его характере черты, которые мне неприятны. Однако о том, что мне в нем не нравится, я не хочу толковать, как выражались в старину, заспинно. Если вы вызовете его сюда, то в его присутствии я скажу все, что о нем думаю.

Терентьев вызвал Белобрысова и сразу задал ему вопрос, какого он мнения обо мне. Тот ответил, что я «товарищ невредный, но очень уж заутюжен этим своим воизмом».

— А вы заутюжены своим ностальгизмом! — заявил я. — Вы так прочно присосались к своему двадцатому веку, что порой забываете, в каком столетии живете! В этом есть что-то театральное, фальшивое.

— Не оплевывайте двадцатый век, — рассердился Белобрысов. — Может, в двадцатом-то веке люди посмелее да поталантливее нынешних на Земле обитали!

— Не клевещите на наш двадцать второй век! — воскликнул я.

— Я и не клевещу, — возразил Белобрысов. — Но только учтите: не произойди того, что произошло в двадцатом веке, люди бы, может быть, до сих пор сидели на своей Земле, как приклеенные, и ни о каких космических полетах и мечтать бы не смели. Двадцатый век был поворотным веком в судьбе человечества! Первая НТР, без которой не произошло бы и Второй, первый полет в Космос...

— Все это я и без вас знаю, — ответил я, — Не забывайте, что я тоже изучал историю, и, смею думать, не менее...

— А все-таки, товарищи, я помещу вас в одну каюту, — прервал наш спор Терентьев. — Вы люди во многом очень несхожие, но именно шероховатости способствуют сцеплению. Уверен, что вы подружитесь и в трудную минуту придете на помощь друг другу.

И далее он высказал несколько странную мысль: он комплектует экспедицию, руководствуясь отнюдь не сходством характеров и гладкостью взаимоотношений, ибо знает, что именно в слишком однородном коллективе при возникновении экстремальной ситуации может произойти опасный разлад.