Николай Кузнецов - Елена непрекрасная

Весь фильм она грустна, трогательна, нелепа. И как же она преображается, когда переодетый теткой Баберслей внезапно в финале хмельной своей и искренней песни вновь награждает её взглядом страстно любящего существа, уводимого в неволю, в рабство! Зародившееся в глубине её глаз удивление постепенно вытесняет робость, она вся незаметно выпрямляется как-то, даже вырастает, не прибавляя при этом ни дюйма. И вот уже смущение и радость закипают в глазах, а губы только-только тронулись в несмелую, добрую, открытую – красивую-красивую улыбку! В глазах мисс Эллы уже плескалось и переливалось солнечное майское море, а рот был только приоткрыт слегка, беззвучен, слава богу, и как-то затруднительно неуверен: что прилично делать дальше?

Именно это несоответствие внутренней музыки внешнему аккомпанементу губ и превратило в ту минуту для меня безвестную Леночку Молчанову в недосягаемую Татьяну Веденееву, сроднило их моим восхищением. А как походили они типом лиц! Те же светлые волосы, такая же их длина. Без румянца, белая и плотная кожа. Быть может, того же цвета глаза у обеих – Ленино, серое с голубым: лужи на брусчатке после обвального летнего ливня и предвечернее ясное небо в них. Нормальные размеры и невызывающая белизна зубов. В то время меня ещё раздражали силикон в фигурах звёзд Голливуда и фарфоровый искусственный блеск их зубов, по-акульи многочисленных и хищных.

Итак, Леночка улыбалась. С веселой вкрадчивостью – глазами; нерешительно, подрагивая уголками, готовая в любой момент послать их вниз и скомкать улыбку – ртом. На несколько длиннейших мгновений мне пригрезилось, что в нашей прорабской, освещённой только подмаргивающей трубкой дневного света да настольной моей лампой, в прорабской, пахнущей масленым металлом, изолентой и немного – табачным дымом, вдруг стало светлее и теплей. Запахло разваренным луком, морковью и лавровым листом в горячем курином бульоне, шоколадом «Алёнка» в серебряной фольге, громыхающей отчаянно, когда воровски тащишь плитку из-под морозильника. Оранжево запахло мандаринами, зелено, смолисто и колюче – хвоей пушистой молодой сосенки, будущей нашей новогодней елки. Запахи не смешивались друг с другом, и каждый бередил память самостоятельно.

Мне почудилось, что сейчас не конец октября 93-го, а предновогодние слякотные дни середины 70-х, пятница последней в четверти полной учебной недели, и я – девятиклассник. Ещё жив отец, они с мамой обсуждают на кухне обширный список покупок на праздник. Отец записывает на тетрадный листок с бахромистой каймой, дальнозорко выпрямляет шею… У нас в семье пока всё в порядке. Старшая сестра сейчас в другом городе, учится в приборостроительном, ещё не вышла замуж и не развелась, имея двойню на руках. Младший брат ужинает с родителями. Он ещё не вырос, не закончил своего военно-политического, не служил и ещё не потерял веры и работы… У нас действительно всё хорошо. И мне пятнадцать лет, я снисходительно предвкушаю грядущий домашний праздник и каникулы и с особым чувством натянутой, тенькающей временами струны внутри – новогодний вечер в школе. Тайком отламываю и кладу в рот быстро и густо тающие на языке квадратики шоколада. Вообще-то у нас не положено сладкое перед едой, а я ещё не ужинал. Не хочется. Сижу один перед телевизором. Жду фильма. Впервые на экране – «Здравствуйте, я ваша тётя!». Неопределённое название.

И вот уже отбренчало с таперской развязностью пианино во вступлении, уже Бабс Баберслей с достоинством истого англичанина удрал от рослых бдительных бобби, и преодолен первый приступ смеха, и оставлен шоколад. Чудные звуки наполняют комнату. Они неотразимо нежны и мягки. Они заливают меня всего прозрачной согревающей влагой, подымают на невысоко и изящно обрисованный гребень и несут, несут почему-то только к школьному новогоднему балу – и никуда больше. (Лишь много позже я узнал, что это были аккорды из Вальса гаснущих свечей; вальс тоже из фильма – старого и знаменитого: «Мост Ватерлоо»).

Окончательно забыта «Алёнка». Я вонзаюсь глазами в экран. Чтобы разбиться об улыбку мисс Эллы в исполнении малоизвестной тогда Татьяны Веденеевой… Чтобы досмотреть замечательную тонкую комедию… Чтобы благополучно и скучно сходить на вечер… Чтобы закончить школу и надолго уехать из нашего городка… Чтобы постепенно всё забыть и прожить до сегодняшнего дня, не вспоминая.

Вальс гаснущих свечей беспечально оборвался полунотой. Будничный голос Лены занял его место.