Михал Русинек - Непотерянный рай

«Если не застану его, пошатаюсь по городу и вернусь пораньше, — подумал Анджей. — Даже если перехвачу Петра где-нибудь, поговорим накоротке, не стану засиживаться».

Успокоив себя таким решением, сулившим в перспективе полное искупление грехов, он, ускорив шаги, направился к автобусной остановке.

Он всегда успокаивался, когда попадал в окружение незнакомых людей. В автобусе он оказался соседом молодой матери, державшей на коленях ребенка, а напротив сидел старик инвалид, ушедший с головой в чтение «Экспресса». Анджей позавидовал такой увлеченности. С некоторых пор, читая газеты, он лишь скользил взглядом по заголовкам, иногда выхватывал отдельные фразы из наиболее важных сообщений. Но сосредоточиться хотя бы на одной статье было для него немыслимо.

Взгляд молодой светловолосой женщины — на вид ей нельзя было дать и семнадцати — излучал спокойную материнскую радость и серьезность, что совсем не шло к ее девчоночьему лицу. Со своим двухлетним сыном она разговаривала терпеливо и с достоинством, как человек, обладающий ясной целью в жизни и чувством хорошо исполняемого долга. Несмотря на довольно поздний час, ребенок был бодр и все время болтал.

— А где мы были, мамочка?

— В банке.

— А зачем в банке?

— Чтобы получить денежки.

— А зачем денежки?

— А затем, что у бабушки именины.

— А зачем у бабушки именины?

— Чтобы сделать ей приятное. У тебя тоже были именины.

— А денежки зачем?

— Чтобы купить бабушке подарок и цветочки.

— А какие цветочки?

— Может быть, розы, может, гвоздики. Завтра купим, Яцек.

До этого момента разговор был вполне серьезен. Но тут мальчик, внимательно глядевший матери в глаза, замахал ручонками и, шлепая ее по плечу, закричал с внезапной решимостью:

— Розы, розы, мамочка. Я хочу розы, и бабушка тоже так хочет.

Решительность маленького мужчины исключала всяческие возражения. Видя, что Анджей прислушивается к их разговору, мать улыбнулась ему и сказала малышу:

— Я согласна, купим розы. Ведь отдавать цветы бабушке будешь ты.

Маленький Яцек молниеносно соскочил с материнских коленей и запрыгал, застучал красными туфельками по полу автобуса, оповещая всех пассажиров о своей радости:

— Я буду отдавать цветочки, я буду отдавать цветочки, я буду отдавать цветочки.

Теперь заулыбались все: и мать, и старый инвалид, который на минутку оторвался от «Экспресса», его глаза цвета грязной мыльной пены посветлели. Рассмеялась и только что вошедшая в автобус молодая парочка — они стояли рядом, шурша нейлоновыми куртками.

— Да-да, цветы отдашь ты, но стой спокойно, а не то упадешь и ушибешь голову, — сказала мать, притягивая ребенка к себе.

«Она сказала «голову», — подумал Анджей, — и по одному этому можно судить, что она мудрая мать, не признает сюсюканья. Будь у меня сын, я воспитывал бы его точно так же».

Еще немного — и он проехал бы свою остановку, они были уже на площади Трех Крестов. Автобус поворачивал, огибая ротонду костела.

— Славный сынок у вас, — сказал Анджей счастливой матери, выходя из автобуса.

Она с улыбкой кивнула ему, наверняка не догадываясь, что в похвале была и тихая зависть человека, который после многих лет супружества так и не смог насладиться радостью отцовства. Может быть, именно это…

Через минуту он уже входил в зал, где часто сиживал Петр — иногда в компании композиторов, а иногда и в одиночку за рюмкой водки и чашкой черного кофе. Он вовсе не был пьяницей, но считал, что после работы — а по вечерам он никогда не работал — ему полагается награда за труд, упорный и каждодневный. Да, Петр что-то значил в своей среде, а вот он, Анджей, все время сидел меж двух стульев.

Пройдя через оба зала, он не нашел Петра — видимо, было еще рановато. Да и время других завсегдатаев этого клуба еще не подошло, потому и было полно свободных мест.

Он сел за двухместный столик в углу, оттуда было удобно наблюдать за входом.

Спинка стула упиралась в стену, так он чувствовал себя покойно и уверенно. Он не любил ходить в кафе или рестораны, но уж если попадал туда, то высматривал себе место, обеспечивавшее безопасность с тыла. Такова привычка со времен войны. Даже идя по улице и слыша за спиной чьи-то шаги, он помимо воли останавливался под любым предлогом. Недоверие к окружающим? А ведь он знал, что люди ему нужны, он не собирался жить в башне из слоновой кости. Одиночество, особенно уже в такие годы, не только беспокоило, но даже пугало его.