Мария Метлицкая - Зачем вы, девочки…

И вдруг она улыбнулась.

– Ой, бананы! Девки! А если сожру – в макаку не обернусь? Я ведь такая – начну и уж не остановлюсь! Во всем я такая!

Мы загомонили:

– Да ешьте на здоровье!

– А вы пейте чай, девки! Торопитесь небось?

Мы торопились. Конечно, мы торопились! На весеннюю улицу, на гулянку, на свиданки, в кино. И, выпив чай, ушли, не предложив ни вымыть полы, ни протереть пыль, ни приготовить еду, ни сходить в магазин. Да что там – не предложили просто посидеть и поговорить с одинокой, больной и не очень молодой женщиной… Совсем одинокой – тогда мы поняли это окончательно… Но и это нас никак не задержало, увы…

А однажды я увидела, как Анатольич, все в том же костюме электрик с глубоко расстегнутой молнией, чтобы продемонстрировать крепкую и широкую грудь, поросшую редким, седоватым волосом, клеится к Светочке в буфете, что-то рассказывает, как ему кажется, что-то очень смешное. Но Светочка только выдавливает из себя жалкую улыбку и пугливо оглядывается по сторонам – не видит ли кто, а Анатольич этого не замечает – расправляет плечи, смеется и заглядывает Светочке в глаза.

Вскоре Светочка уволилась. Говорили, что вышла замуж и уехала в далекую африканскую страну в командировку.

Анатольич явно загрустил. И еще ужесточил воспитательные меры. «Через козла по шесть раз! – орал он. – А по канату вверх-вниз по три!»

Мы, сачки, пытались избежать пытки, подделывая медицинские справки.

И вот новость. В аккурат после зимних каникул стало известно, что наш Анатольич женился! Ну ничего себе, а? Старый ведь холостяк, кто мог подумать?

Женился он на училке младших классов – тихой, незаметной, бесцветной – словом, никакой. Да еще и с двумя детьми. На перемене мы побежали к малышам, чтобы ее рассмотреть. И вправду, никакая – худенькая, невысокая, с плохо прокрашенной кичкой на затылке. Глаза грустные и почему-то испуганные.

Мы переглянулись и подумали про бедную Зину.

В школу наша трудяша вернулась нескоро. Теперь она ходила с палочкой, довольно сильно припадая на «испорченную» – ее слова – ногу.

Она совсем потеряла свой пыл и задор – прическу уже не делала и совершенно седые волосы были прихвачены в хвост аптечной резинкой. Брови и ресницы она больше не красила, да и губы тоже. Старушка – и все тут. Куда делась наша боевая и бойкая Зина? На уроках она грустила, замирала у окна. Что мы там шили, перешивали или готовили, ее уже не волновало. Всем подряд лепила пятерки.

Спеть попросила только однажды. Но я тогда была сильно простужена, а Лариска просто не пришла в школу. Получалось, что петь некому.

– А может, стихи? – подняла руку Алка Гвоздева. – Ну, про любовь?

Зина пожала плечами и махнула рукой:

– Давай… Что поделать. Стихи так стихи.

Алка встала из-за парты, одернула черный фартук, чуть кашлянула и начала, с пафосом и с выражением. Со скорбью и горечью.

Последнюю строчку Алка выкрикнула истерично и страстно. И все мы, сидевшие в странном оцепенении, вздрогнули. Кто-то даже икнул.

Только наша Зина сидела, по-прежнему замерев, застыв, словно заледенев. Мы с испугом смотрели на нее. Казалось, она была спокойна. Через пару минут она, словно очнувшись, ровным, спокойным и четким голосом сказала:

– Хорошие стихи, Гвоздева! Справедливые. Правдивые очень! Сама написала?

В классе повисла гнетущая тишина. Мы переглянулись и опустили глаза. Раздался тихий и мерзкий смешок – конечно, Козленко, наша отличница. Козленко по прозвищу Коза не думала о любви – куда там! Она думала об аттестате! Что с нее взять? А мы только и мечтали о любви… На аттестат мы плевали!

Довольно скоро Зина ушла из школы – видимо, совсем не было сил. Ни физических, ни душевных. Мы после выпускного разлетелись – у всех своя жизнь. Кому-то повезло, кому-то не очень – обычная история.

Пару раз, пробегая мимо Зининого дома, я видела ее на лавочке. Стала она совсем старенькой, сморщенной старушонкой. Ничего от стати и былого величия и не осталось.

Сидела она на лавочке и смотрела куда-то вдаль – словно видела там что-то свое, непонятное нам, проходящим и пробегавшим мимо нее, мимо ее воспоминаний, мимо ее уже уходящей и гаснущей жизни…

Спустя несколько лет я встретила Анатольича с сеткой-авоськой, набитой картошкой, капустой и прочей снедью. Встретила его у дома Зины-трудяши.