Вячеслав Килеса - Истории, рассказанные вчера

Что, детки, дождь идет? Ничего, первые осенние дожди — благодатные, после них грибы хорошо растут. Такие дожди делают воздух прозрачным, а душу — чистой, и наполняют воображение видениями. Я помню, как однажды после такого дождя я и Лида пошли на Дорткуль грибы собирать. Мне тогда тринадцать лет было, а Лида — на год меня моложе. Набрали две корзинки грибов, Лида на землянику наткнулась, а мне захотелось вниз, на восточный склон Дорткуля спуститься. Там давным-давно кладбище было, но от него ничего не осталось, кроме вросших кое-где в землю надгробных плит. Ни грибов, ни земляники я здесь не искала, даже если попались бы — не взяла: мама предупреждала, что на кладбищенской земле ничего полезного для рта не растет. Поэтому я просто между надгробий бродила, пыталась надписи на них разбирать, а потом присела на краешек одной из плит и на солнышке греюсь. Разомлела, даже дремать начала. Образы какие-то в голове мелькают, звуки раздаются. И чудится мне, что кто-то шепчет: «Пошарь рукой под моим надгробием». Я вздрогнула от неожиданности, по сторонам смотрю: никого нет. Нашла неподалеку ветку и сунула под плиту: вдруг там змея живет и меня заманить хочет! Шарила-шарила — ничего нет. Тогда руку засовываю и натыкаюсь на что-то маленькое, круглое.

Вытаскиваю, а это колечко: красивое, золотистое. Надела на палец, и оно так впору пришлось, что и снимать не хочется.

Слышу сверху: «Даша! Даша!». Лида идет, корзинки с грибами тащит и возмущается, что я на нее такую тяжесть оставила. Показала я колечко; Лида, конечно, тоже полезла под плиту, но ничего не нашла и всю обратную дорогу мне завидовала.

Маме ничего говорить не стали: мало ли что ей в голову взбредет, еще потребует колечко выбросить, а оно мне так понравилось, что и спать с ним улеглась. Но, наверное, напрасно, потому что ночью приснился мне страшный сон: лежат передо мной в лунном освещении развалины мечети Хан-Джами — ее в XVII веке Селим-Гирей Хан построил, разгромив под Карасувбазаром войско Голицина, а годы и советская власть разрушили, — и в остатках стены в левом углу светится изумрудным цветом небольшая плита. Я нажимаю на ее верхнюю часть — и что-то происходит, а я, ошеломленная, стою на этих развалинах одна — одинешенька — это я хорошо запомнила — и на что-то решаюсь.

По утрам я обычно сны забываю, а этот так отчетливо помню, точно наизусть его выучила. Не удержалась, Лиде все рассказала. Та загорелась: сон волшебный, пойдем ночью к Хан-Джами. Я говорю: «Если я и пойду, то одна: сон именно этого требует. Но никуда ходить не собираюсь, потому как страшно, да и мало ли что приснится».

А в следующую ночь сон повторился, и в третью ночь-тоже. У меня голова от этого сна болеть начала, и решила я, что нет другого выхода, как ночью к Хан-Джами отправиться. Лиду предупредила, чтобы она увязаться за мной не вздумала, и, когда все заснули, вылезла из окна и направилась к развалинам мечети. На улицах тихо-тихо, луна из-за туч подглядывает, окна пересчитывает.

Пыль от дневного солнца остыть не успела и так приятно босые ноги теплом обволакивает! В общем, хорошо, только боязно. Дохожу до мечети — я днем здесь побывала, но ни один из камней не светился, а Лидка вообще все развалины пере — щупала, хотя и безрезультатно. Сейчас присматриваюсь: светится в левом углу плита. Тревожно стало, но успокаиваю себя, нажимаю на верхнюю часть плиты: и угол стены с полом словно разъезжаются, открывая ступенчатый ход вниз. Тут мне сразу домой вернуться захотелось, но как вспомнила, что опять сны мучить будут, вздохнула и спускаться начала. Свечу взять не догадалась, но кольцо на пальце, словно ночник, загорелось, и при его тусклом свете я увидела, что ход выложен из камня и ведет по наклонной из стороны в сторону. Иду, иду — и тут ход на три части разделился. Думаю, куда свернуть, а кольцо направо, в самый узкий проход подталкивает. Я — девочка послушная, туда и направилась — и не зря: проход расширяется и дверью заканчивается. Толкаю дверь, — а она не открывается. Кручусь возле двери, как лиса возле сыра, и нечаянно кольцо к двери прикладываю: та и распахнулась. Вхожу осторожненько и в комнате оказываюсь: как две наших спальни, только мрамором выложена. Кувшины большие стоят, а на стенах сабли и кинжалы развешены: одна другого красивее.

Брожу, рассматриваю: в одном кувшине жемчуг оказался, в другом — алмазы, остальные — золотыми монетами набиты. Любуюсь драгоценностями и вдруг слышу в отдалении глухой вопль. Задрожала, со стенки кинжал сорвала и перед собой держу. А крики не стихают и что-то знакомое в них чудится. «Неужели Лидка?!» — думаю. Открываю дверь и по проходу обратно бегу, Лиду выручать: она хоть и вредина, но сестра.