Анн-Лор Бонду - А еще я танцую

P. S. После всего, что я вам рассказала, вы не отберете у меня табличку «Аделина Пармелан, выдающийся консультант»?

4 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая нарушительница!

Я надеялся, что вы повеселите меня рассказом о своих любовных подвигах, но должен признаться, что внезапная смена программы нисколько меня не разочаровала. Я совершенно пленен повестью о ваших воскресных злоключениях. Но ответьте мне на один вопрос. Не случилось ли вам посреди наихудшего эпизода (правда, тут еще надо определить, какой эпизод считать наихудшим: отравление тухлыми яйцами? ссору с подругой? пребывание в вытрезвителе? чек на 1000 евро, выписанный брату?) расслышать доносящийся из скрытых глубин мозга тонюсенький голосок, вещающий с утешительной интонацией: «Вот будет классно все это рассказать моему старому другу Пьеру-Мари Сотто» ?

Итак, в минуту отчаяния вы хотели позвать на помощь именно меня? Скажу честно, читая эти слова, я чуть не расплакался. Видно, с возрастом становлюсь сентиментальным. Плюс не будем забывать о психологическом состоянии, в котором я пребываю последние два с половиной года. Порой достаточно строчки из песни, услышанной по радио в машине, или реплики в даже не лучшем фильме, или строчки в книге — и готово дело. Теперь я лучше понимаю своего деда, на которого простое название Шемен-де-Дам [11] Во время Первой мировой войны расположенный во Франции участок Западного фронта, на котором велись особенно ожесточенные сражения. производило оглушительное впечатление: голос у него садился и он торопливо снимал очки, чтобы утереть глаза. Похоже, меня ждет то же самое, хоть я и не воевал в Вердене. И мою реакцию вызывает другое слово. Другое имя. Вы знаете какое.

Разумеется, Аделина, позвони вы мне, я помчался бы к вам на выручку. Если в начале письма я над вами и подсмеиваюсь, то исключительно с целью поднять вам настроение. На самом деле мне крайне неприятна мысль о том, что вам плохо, хоть я вас в действительности никогда и не видел. Да, это чистая правда: ради вас я совершил бы безрассудный поступок, на какой способен по просьбе весьма ограниченного числа людей (не считая родных): я нужен ему (или ей) — значит, надо действовать, а рассуждать будем потом. Кстати, вам известно определение такого понятия как друг? Друг — это тот, кому вы можете позвонить в три часа ночи и сказать: «Мне кажется, я совершил большую глупость. Можешь приехать с лопатой и большим куском пленки?» И он приедет.

Не бойтесь, ни капли уважения к вам я не потерял, и табличку, на мой взгляд, можно оставить. Разве что приписать внизу мелкими буковками (или в скобках) что-нибудь вроде: «Аделина Пармелан, выдающийся консультант (не прочь выпить)». Мне кажется, это только прибавило бы вам человечности, не находите?

Относительно моей второй корреспондентки из Сарты вы абсолютно правы. Меня обуяла паника, и я растерялся. Я ей отвечу — пока не знаю, что именно, но отвечу. Если вы не передумали нанести ей визит, не стесняйтесь. Она живет по адресу: Ле-Ман, улица Абель-э-Гордон, дом 7.

А теперь, без всякой связи с предыдущим, по поводу многоточий. Я вовсе не против многоточий, если они выражают колебание или используются для поддержания напряжения, например, когда вы описываете появление на сцене своего… брата! В подобных случаях многоточие исполняет функцию барабанной дроби и вполне допустимо. Я ненавижу многоточия, за которыми ничего не следует, которые выдают леность или попытку скрыть собственную некомпетентность. Ладно, урок окончен. Профессор Сотто, ау! Вы заметили, что вас давно никто не слушает?

P. S. Нет, не могу с вами расстаться, не затронув тему, которая волнует меня больше всего. Ваше длинное письмо меня, конечно, обрадовало, позабавило и взволновало, но… (скромное многоточие) я ждал другого. В следующий раз?

4 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Жози

Дорогая Жози!

Ближе к вечеру говорил с Максом по телефону. Мне показалось, он какой-то вялый — наверное, действие лекарств? — и мрачный. Мы проговорили полчаса, и в конце он все-таки рассказал анекдот. Стоило мне услышать: «Помнишь, про то, как приходит к врачу…» — и я понял, что старина Макс снова с нами. Соль анекдота я не уловил, но в нужный момент засмеялся и заметил, что смеюсь сквозь слезы. Что-то я с годами становлюсь сентиментальным. Теперь я лучше понимаю своего деда, на которого простое название Шемен-де-Дам производило оглушительное впечатление: голос у него садился и он снимал очки, чтобы утереть глаза. Меня, Жози, ждет то же самое, хоть я и не воевал под Верденом.