Александра Николаенко - Светофор, шушера и другие граждане

Тут Илья Ильич насупился, закопошился. Заозирался. И вдруг притих, пронзительно сверля лоб доктора маленькими злыми, недоверчивыми глазами.

Асмодей Иштарович улыбнулся. Его румяные щеки благодушно поехали вверх, в окулярах сверкнули веселые искорки.

Илья Ильич со свистом вздохнул… И продолжал:

«Можете мне не верить. Я тоже сперва как-то не очень, знаете ли… То есть думаю, все, мол, можете меня выносить вверх кармашками, у меня белая горячка. По земле болезнь – птичий грипп, вчера в новостях передавали, что одна женщина из города Калинина пала жертвой этой напасти. Ну и я, видимо, тоже. Пал. Так я подумал.

Но они… Они себе, скажу я вам, скачут ни на что не взирая. Главная же неприятность в том, что все остальное, кроме них, как обычно. И если бы не они, я и вовсе бы не подумал, что приболел. Горло не болит, в голове не кружится. И все мысли у меня, как у нормальных людей…»

Асмодей Иштарович прищелкнул.

Илья Ильич пояснил:

«…Хочу сказать, я еще помню, что вышел из перехода на эту сторону, где палатки, за капустными пирожками. И что мне потом обратно, через дорогу, к 61-му троллейбусу. Или к девятнадцатому, какой первый подойдет, мне это, в общем, не важно, они после моей остановки только в разные стороны едут: 61-му только до 62-й больницы. А 19-й до Крылатских холмов…»

Асмодей Иштарович внес что-то в карту, бросил взгляд на часы и нетерпеливо защелкал кнопочкой «Паркера».

Илья Ильич понял и заторопился:

«Значит, это я еще помню, и все остальное со мной в порядке.

Если бы, как я и говорю, не они.

Но они скачут. Некоторые сидят на ступеньках. У книжного магазина несколько столпилось. Шепчутся. Что-то, вижу, выдумывают.

Некоторые на козырьках.

На троллейбусных проводах, простите, как обезьяны качаются и под ногами шныряют…»

Илья Ильич опять боязливо оглянулся. Спина его сморщилась. Нижняя губа зашлепала. Замахали ресницы.

Асмодей Иштарович посмотрел на Покусаева с любопытством. Прищелкнул. Одобряюще закивал.

Илья Ильич продолжал:

«На вид они, доктор, скажу я вам, ничего такого особенного. Вроде крысенышей или дамских собачек. Небольшие. То есть не так чтобы очень небольшие. А честно сказать… Всякие.

Например, у табачного киоска такой кабанюка сидел, что не приведи господи.

Пятак, рыло, глазюки красные – угольки, сидит и думает, пакость такая, что я его, собаку, не вижу!»

Илья Ильич вдруг с удовольствием хмыкнул. Но тут же скис, снова опасливо заозирался. И продолжал:

«Потом я смотрю, идет мне навстречу гражданин, вполне себе ничего, прилично одетый, в куртке. А на плече у него сидит такая шушера! На дохлую кошку похожа.

Шушера, в общем, на плече сидит у прохожего, и ничего себе, я вам скажу, шушера… Тоже здоровенная. Правда, чуть поменьше того кабанюки, что у табачного киоска торчал, но тоже ничего себе кикимора.

Вроде как катается. А он, этот бедняга, ни слухом ни духом.

Я ему, конечно, ничего говорить не стал. Я тоже не очень люблю, когда ко мне всякие ненормальные на улице пристают. У нас, особенно у метро, всякие любят приставать к прохожим…»

Илья Ильич взглядом призвал доктора к пониманию.

Асмодей Иштарович понимающе кивнул.

«Если бы вот вам, например, доктор, – продолжал Илья Ильич доверчиво, откупоривая ногтем лак с письменного стола доктора, – кто-нибудь сказал, что у вас на плече сидит шушера? Разве вы бы поверили?..»

Доктор усмехнулся, отрицательно покачал головой, признавая очевидное.

«…И я ничего говорить тому гражданину не стал. Он бы еще подумал, что я того (Илья Ильич покрутил у веска). С катушек в ниточку…

И я иду дальше, только стараюсь на хвосты этой пакости не наступать. Хотя сложно, конечно. До того этой дряни под ногами много. Просто так и шныряют! Так и шныряют!»

Илья Ильич изобразил шныряние шушер глазами. Зрачки его быстро забегали. Ресницы затрепетали.

Асмодей Иштарович понимающе цокнул.

Илья Ильич продолжал:

«…Через дорогу туда-сюда, из пакетов с продуктами высовываются, из карманов торчат.

На остановке тоже видимо-невидимо…

Бегают, значит, они. Копошатся. Думают, их никто не видит. В обнимочку на люках канализационных сидят, греются. Точно кошки.

И вот, я думаю, ладно. Ясное дело, что мне то ли мерещится это все, то ли снится. Проснусь, и никакой больше шушеры…»

Илья Ильич посмотрел в лоб доктора с обреченной усмешкой.