Иван Охлобыстин - Записки Изборского клуба

Россия практически со времен ее появления на исторической арене всегда была Империей. В том числе и во времена Советского Союза, — хоть и лишенной сакральности, но империей.

Итак, Вы империалист. Но считаете ли Вы оправданным при этом называть себя и русским националистом?

Разумеется. В варианте русского национализма это синонимы. Свет Господень должен быть представлен во всем своем многообразии и священный долг русского народа следить за этой мировой гармонией. Что в свою очередь предполагает уделять особое внимание процветанию и могуществу моей нации. Мы обязаны быть лучшими.

Стало известно, что Вы сочувствуете обвиняемому в экстремизме известному активисту Марцинкевичу, по прозвищу «Тесак», автору сетевого проекта преследования педофилов. Что Вы видите в этом человеке, чего в нем не видят другие и что позволяет Вам выступить в роли его общественного защитника?

Я пастырь. Я в каждом человеке обязан видеть главное. Тесак — подлежит спасению. У него мятежная, но искренняя душа. Так же, как и у тысяч его сторонников. Просто они пока бродят во мраке. Но надо отдать им должное — они не равнодушны и для меня этого вполне достаточно. Если Тесак со своими единомышленниками поймут, что наши сердца открыты им, они откроют нам свои. Они обретут свои истинные цели, а мы обретем мощный общественный рычаг, при помощи которого сможем диктовать этому обществу свои морально-нравственные принципы. Современное общество — избалованный ребенок, нуждающийся в воспитании.

В Доктрине 77 Вы назвали национальными ценностями две — организацию нашего народа в храме для молитвы и на поле брани. Вы сами чувствуете себя священником и воином в одном лице?

Да. Так и есть. Каждый настоящий русский такой, его гипотетическая способность мыслить в духе Империума позволяет сочетать столь несочетаемое и при этом быть адекватным. Адекватный в «латыни» понимается как «соответствующий». На кириллице — это еще и «единый». Единый здравому смыслу, соответствующий ситуации текущего момента. Избирающий всевозможные формы, оптимальные для выживания и себя, и своей нации. Имеющих об этом точное суждение.

Пример: алкоголь это хорошо, если нет привыкания. Если есть хоть намек на оное, то алкоголь — это плохо, и адекватные не пьют. Водка — смерть. Понимают все. Почему пьют? Умереть хотят, жизнь в тягость. Почему так? Умереть боятся. Замкнутый круг. Который можно разорвать только насильственно. И таких кругов много. Поэтому адекватный человек всегда поневоле воин — и священники в том числе.

В рассказе «Предназначение» Вы описываете историю из своей жизни, когда Вам пришлось в Сербии столкнуться с бандитами-изуверами и методично их уничтожить. При чтении рассказа трудно поверить, что это не вымысел… В нем есть нечто сомнамбулическое… Как Вы сегодня воспринимаете это событие в своей жизни?

Я бы не хотел вспоминать этот период своей жизни. Иногда самые благородные намерения, лишенные ясной духовной логики, превращают человека в чудовище. Необходимо быть бдительным, «зверь» всегда рядом.

Как Вы оцениваете ситуацию в нашем кинематографе и, шире, в российском искусстве? Мы живем в эпоху подъема или упадка национальной эстетики?

Кинематографом правят деньги. Это факт. Чем больше ублажишь зрителя, тем больше он принесет денег. Это парадигма американского кино, принятая современным российским кинематографом к действию, взамен разрушенной социалистической парадигме «кино — идеологический инструмент». Я сторонник «серединного пути» — это не должно быть скучно, но должно нести в себе художественный и педагогический компоненты. Скоро выйдет фильм «Иерей-Сан», и я смогу наглядно продемонстрировать свои доводы.

Среди патриотов очень большие споры и недоумения вызвал фильм Лунгина «Царь». Как Вы сегодня относитесь к этому фильму и к своей роли в нем?

Фильм «Царь» в первую очередь художественное произведение. Спорить и недоумевать по поводу художественного произведения удел неуверенных. Мне же свойственно принимать или отторгать. В случае с фильмом Павла Лунгина я этого себе позволить не могу, поскольку сам в нем участвовал. Для фильма, имеющего благословение Святейшего Патриарха Алексия, я использовал весь имеющийся в моем распоряжении потенциал. Я должен был сыграть страшного человека, предвестника суровых перемен и трагических заблуждений. Я сыграл его. Но, признаться, я испытываю греховное удовлетворение при просмотре сцены казни этого персонажа. Он мне болезненно отвратителен.