Юрий Поляков - Плотские повести

«Фу, как нехорошо!» - возмутилась Дама.

«Давай, Зольникова, дожимай!» - похвалила Оторва.

- Остроумно! - после долгого молчания проговорил Эдуард Викторович. - Я поклялся здоровьем детей.

- Зачем?

- Я не могу тебе объяснить. Оля сделала для меня очень много. Она родила мне троих детей. А потом, после операции…

- Она болела?

- Да, очень сильно. После операции она сама предложила, чтобы я себе кого-нибудь нашел.

- И ты нашел себе Ли?

- Не сразу. Оля меня любит и хочет, чтобы я не испытывал никаких… проблем.

- Ого! Значит, я не простая любовница…

- В каком смысле?

- Я разрешенная любовница. У тебя замечательная жена. Я восхищена! Это же настоящее агапэ!

- Какое еще агапэ?

- Греки называли так жертвенную любовь.

- Откуда ты знаешь?

- В училище нам читали античную литературу. Я запомнила.

- Значит, с Ласкиным у тебя было агапэ?

- Нет, иначе я бы его не бросила - жалким и распадающимся… Дети здоровы?

- Что? Да, конечно…

- Ну и слава Богу! Она знает обо мне?

- Знает. Она видела тебя на сцене.

- Значит, как в анекдоте? Наша - лучше всех…

- Ли, зачем ты так?

- Я не Ли. Меня зовут Лидия. Запомни!

После этого объяснения Эдуард Викторович не показывался у нее две недели. И не звонил. Нинка, узнав от подруги про ссору, посерьезнела и сказала очень значительно:

- А ведь ты его подсекла, кальмара этого! Теперь главное, чтобы не сорвался!

Нинка постоянно ездила на рыбалку с Рустамом и вся была в древнем искусстве ужения.

- Не хочу я за него замуж! - совершенно искренне воскликнула Лида. - Я его не люблю…

- А любовь-то тут при чем? Он должен на тебе жениться… Ты женщина или надувная кукла? А женщин мужики видят в нас только в тот момент, когда надевают кольцо на палец! До этого мы для них всего лишь более или менее удачная комбинация первичных и вторичных половых признаков. Поняла, Зольникова?

- Что я должна понять?

- Рожай от него - вот что! Чем богаче мужик, тем больше у него должно быть детей. Для справедливости!

- Ни за что!

Благонамеренная Дама без устали твердила, что Лида не имеет права разрушать чужую семью и уводить мужа у жены и отца у троих детей.

«Ты должна с ним расстаться!» - требовала она.

Но Оторва тоже времени зря не теряла: «Зольникова, не будь дурой!»

Эдуард Викторович появился через две недели и подарил Лиде старинное кольцо с изумрудом. И все пошло вроде бы по-старому. Но это только на первый взгляд. Дама убеждала, что нужно или уйти от него, или смириться с жизнью на обочине чужого семейного счастья. Она посоветовала Лиде вызубрить все домашние праздники любовника и даже заставляла покупать подарки его жене и детям к дням рождения и именинам. Тем временем Оторва вела строжайший учет каждой неловкости или небрежности Эдуарда Викторовича, будь то чересчур нежный разговор с женой по телефону в ее, Лидином, присутствии или два выходных дня, проведенных им в семье. (По молчаливому уговору суббота принадлежала любовнице, а воскресенье - супруге.) Оторва научила Лиду изображать в постели страстное исступление с последующим тихим отчаянием: вот, мол, ты сейчас уедешь к ней, а я, а я, а я…

«Может, заплакать?» - советовалась Лида.

«Ни в коем случае! - предостерегала Оторва. - Наоборот, надо встать с постели и сразу превратиться в чужую, в абсолютно чужую! Чтобы он смотрел на своего полпреда и спрашивал: «Парень, а может, это все нам с тобой приснилось?»

«Да ну тебя!»

«Не «да ну», а делай, что говорят!»

«Как?»

«А это уж ты сама придумай - как!»

И она придумала: когда потом они ужинали, Лида заставляла себя вспоминать Севу Ласкина, еще здорового, нежного, неутомимого.

«Молодец! - хвалила Оторва. - Мужик должен изредка догадываться о том, что женская память - братская могила его предшественников!»

- Ли, о чем ты думаешь? - раздраженно спрашивал любовник.

- Я? Да так… О разном, - доверчиво улыбалась она.

- А все-таки?

- Сказать?

- Скажи!

- Я хочу от тебя ребенка. Испугался?

- Не возражаю.

Это странное слово «не возражаю» он произнес со спокойной готовностью, лишь внимательно глянув на Лиду своими умными бесцветными глазами. Очевидно, Эдуард Викторович все заранее продумал и подготовился к такому повороту событий. Среди новых русских, надо сказать, организовалась своеобразная мода на многосемейственность, которая служила как бы дополнительным свидетельством их финансовой и мужской могучести. Где-нибудь на французской Ривьере можно было встретить, к примеру, отдыхающего от финансовых махинаций президента Н-ского банка, окруженного оравой разновозрастных ребятишек, произведенных на свет несколькими мамашами, обладающими всей полнотой супружеских кондиций, кроме, разумеется, отметки загса в паспорте. И случайному знакомому банкир за рюмкой раритетной малаги мог подробно и с удовольствием рассказывать о своем разветвленном чадолюбии, не скрывая живых подробностей: