Антон Бильжо - Капсула для копирайтера

Он чувствовал, как сжимаются трубки внутри, как тело холодеет с краев, сливаясь с этой металлической машиной. Без всяких проводков скафандра нового типа «Грани» Третьяковский понимал, что теперь составляет с ней единое целое. Его страх мог передаться двигателю. Они оба – «боинг» и Герман парили в невесомости, на волосок от ужаса. В любой момент в его сердце, как и в двигателе самолета, что-то могло пойти не так, какие-то шестеренки могли задеть друг за друга, да мало ли что, скрежет, боль, груда металла… они уже падают, медленно оседают на дно Мирового океана.

«Пассажиру бизнес-класса на рейсе Москва – Гоа стало плохо». «Наркотиков пережрал».

«Что вы! Говорят, это был пилот ОКК “Зигфрид”».

«Вы в это верите?»

«Уволенный сотрудник рекламного агентства…»

«От него ведь жена ушла…»

«Да-да. Сбежала в Париж с каким-то старым французом».

«Классическая история».

«Сердечный приступ».

«Сам виноват. Пил и курил».

«В кармане нашли таблетки Herz und herz».

«Зачем вообще было ехать с больным сердцем на Гоа, да еще и с любовницей?»

«Сперматоксикоз».

«Вызванный побочным действием витаминов».

«А вы знаете, что у него были ВИДЕНИЯ? Он же считал себя ПРОРОКОМ!»

Они могли издеваться сколько угодно. Видения посещали его с детства – это факт. Испуганный заяц, прислушивающийся к шорохам в абсолютно тихом лесу, где его никто не видит. Один потерянный Вселенной заяц. Заяц, напуганный тишиной. Герман ощущал это на себе.

Что же касается посланий, то они приходили отовсюду десятками и заключались, к примеру:

в голубе, пьющем воду из углублений канализационного люка;

в танцующих совершенно по-разному людях;

в занимающейся йогой, как в последний раз в жизни, Катрин;

в азиатском лице женщины с низко натянутой шапкой Calvin Klein Jeans, случайно встреченной в метро, особенно в ее синтетическом мехе;

в шраме Жульетты и челке Димы;

в эспаньолке Магнитского и бумажной короне, подаренной им Сергею;

в веснушках Роджера, который задумчиво смотрит на крыльцо из окна своего кабинета ранней осенью;

в далеком гуле, похожем на длинную ноту, раздающемся посреди суеты обычного дня;

в том, как Надя доверчиво приоткрыла рот, наконец-то раздавленная сном, и в предположении: что будет, если разбудить ее поцелуем? – и в круглой лампе-тарелке, висевшей у него дома.

Только Герман мог все это прочитать, перевести, развернуть и раскатать до бесконечности. Тому, кто направлял послания на его адрес, Пророк дал имя «Великий Отец», просто потому что это было самое личное из всех известных ему обращений.

Сначала Третьяковскому казалось, что он сможет использовать все это для будущего романа.

Возможно, послания, видения и откровения были дверьми, через которые Герману предстояло вернуться к Великому Отцу?

Он просто хотел за все это как-то отплатить.

К середине полета Третьяковский решил пройтись в хвостовой туалет – Надя все еще спала, нужно было почувствовать себя среди людей. Перед кабинкой стояла девушка в косухе из Zю. Она была настроена насмешливо:

– В бизнес-классе летите?

Герман кивнул.

– А чего вы сюда пришли? У вас же свой туалет…

Вульгарно и громко засмеялась, увидев, как он шарит глазами по салону, ища ответ.

– У нас там занято.

– Понятно. А вы, случайно, не в банке работа ете?

– Нет.

– Просто… вы мне одного моего знакомого напоминаете. Мы с ним переспали в отеле на час. Мне плохо стало, а он сбежал. Представляете?

Герман огляделся по сторонам. На задних сиденьях все спали, никто не мог их слышать.

– Мне очень жаль, – сказал он, – что я на него похож.

– Да, ладно. Вы бы тоже сбежали… Алиса, – представилась бойкая особа.

– Герман.

Она поправила воротничок его гавайской рубашки и сняла пылинку с писательского кардигана:

– Хотите в туалет вместе зайдем?

Третьяковский смерил ее холодным взглядом инквизитора. Это было совершенно непроизвольно.

– Я с девушкой.

– Ах, с девушкой. Ну, ладно.

Дверь уже открылась, показался дайвер – краснота с шеи перебралась на жабры. Он тяжело дышал и водил мутными глазами – одутловатый бычок, плывущий среди экзотических рифов. Поглядел на девушку, дыхнув винным жаром, – видно, слышал их разговор. Потом воинственно протиснулся через Германа. Алиса между тем уже скользнула за дверь.

– Постойте, – очнулся Третьяковский, но было поздно: момент упущен – occupied.

Темный теплый воздух выдохнул в лицо из раскрывшихся дверей аэропорта Даболим. Они прилетели на Гоа в 2:30 ночи – восьмичасовой перелет плюс два с половиной часовая разница.