Маделин Уикхем - Коктейль для троих

«Дьявол!» Роксана машинально перебрала в уме все общественно значимые события и мероприятия, к которым Ральф мог иметь отношение. Таковых оказалось довольно много, однако она никак не могла сообразить, что он такого сделал, что «Дейли телеграф» поместила его портрет размером в полполосы.

Потом она сообразила, что за раздел мог находиться в газете после «Мод», и лицо ее вытянулось и окаменело.

«Ушел из жизни Ральф Оллсоп,– было написано в некрологе,– издатель, который несколько лет назад сумел реанимировать ежемесячный иллюстрированный журнал "Лондонец", долгое время балансировавший на грани банкротства…»

– Н-нет…– произнесла Роксана вслух каким-то чужим, сдавленным голосом.– Не может быть!

Ее руки дрожали так сильно, что она едва разбирала буквы.

«Ральф Оллсоп скончался в минувший понедельник. Он оставил жену и троих детей, двое из которых уже совершеннолетние и имеют собственные семьи. Вдова, миссис Синтия Оллсоп, заявила нашему корреспонденту…»

Боль обрушилась на Роксану, словно лавина. Сначала ее затрясло, потом к горлу подкатил такой тугой комок, что она едва могла дышать. Непослушными пальцами она нащупала пряжку пристежного ремня.

– Нет! – донесся до Роксаны ее собственный голос.– Этого просто не может быть! Мне нужно идти, я должна…

– Что с вами, мэм? Вам плохо?

К Роксане подошла стюардесса, профессиональным движением извлекая откуда-то пачку пластиковых пакетов «Друг путешественника».

– Остановите самолет, мне срочно нужно в Лондон! – воскликнула Роксана.– К нему, понимаете?

– Но, мэм…

– Мне нужно назад! – Роксана изо всех сил старалась держать себя в руках, но ей это не удавалось. Внутри вскипало что-то обжигающе-горячее, грозящее выплеснуться наружу самой настоящей истерикой.– Назад, понимаете?

– Боюсь, что…

– Скажите пилоту, пусть повернет самолет! – Роксана уже почти кричала.– Немедленно!

– Боюсь, это невозможно, мэм.

Стюардесса успокаивающе улыбнулась, но Роксану это окончательно вывело из себя. Слезы хлынули из глаз двумя горячими потоками.

– Не смейте надо мной смеяться! – завизжала она, не в силах больше сдерживаться.– Что тут смешного, черт бы вас побрал?

Я вовсе не смеюсь,– удивленно ответила стюардесса. Потом взгляд ее упал на смятую газету, и в глазах девушки что-то изменилось.– Я совсем не смеюсь, мэм,– повторила она и, наклонившись, сочувственно обняла Роксану за плечи.– Мы не можем повернуть назад, но командир экипажа сейчас свяжется с Найроби и закажет для вас билет на обратный рейс. Если я правильно помню, он вылетает через полчаса после нашей посадки. Не волнуйтесь, мы все устроим…

Не обращая внимания на других пассажиров, стюардесса опустилась в проходе на колени и, пока самолет набирал высоту, все гладила и гладила вздрагивающую от рыданий спину Роксаны.

Поминальная служба состоялась через девять дней в церкви Святой Бригитты на Флит-стрит. Кэндис приехала туда задолго до начала церемонии, но оказалось, что почти все сотрудники редакции уже здесь. Стоя группками напротив входа и сжимая в руках букеты, они обменивались беспомощными, неверящими взглядами.

Точно такими же взглядами они обменивались всю прошедшую неделю. Ральф скончался через десять дней после того, как попал в больницу, и это известие потрясло всех. Сотрудники неподвижно сидели перед своими компьютерами не в силах поверить в то, что его больше нет. Многие, не скрываясь, плакали. Девчонка-курьерша, услышав страшную новость, истерически расхохоталась, потом разрыдалась так бурно, что ей пришлось вызвать врача.

Все девять дней в редакции беспрерывно звонили телефоны; по несколько раз на дню посыльные приносили огромные корзины цветов, которые скоро уже некуда было ставить, и в конце концов сотрудникам редакции пришлось взять себя в руки. Они принимали соболезнования и писали ответы на письма с выражениями сочувствия, стараясь избегать любого упоминания о возможном будущем компании «Оллсоп пабликейшнз», хотя в более или менее замаскированном виде этот вопрос присутствовал чуть не в каждой телеграмме или телефонном звонке.

Да и что они могли сказать? Со смертью Ральфа редакция осиротела, и что будет с ними дальше, никто пока не знал. Несколько раз в здании видели сына Ральфа – Чарльза Оллсопа, который проходил по коридорам с суровым выражением лица. Никто не сомневался, что теперь издательство возглавит именно он, но что Чарльз собой представляет и какую линию изберет, сказать не мог никто. На следующий день после того, как стало известно о смерти Ральфа, он обходил комнаты и знакомился с сотрудниками, однако никто не осмелился спросить его прямо, что же будет с журналом дальше. Впрочем, Кэндис – да и многие другие тоже – придерживалась мнения, что с этим лучше подождать хотя бы до похорон, а там, быть может, ситуация прояснится сама собой. Поэтому, несмотря на владевшее всеми горе, работа над очередным номером шла своим порядком – разве что в редакции почти не слышно было обычных шуток и смеха.