Александр Редько - Он и она

Он всегда с вниманием относился к поучительным историям из жизни других людей, прошедших подобный путь и имеющих соответствующий опыт: «Я стёрла из подсознания память о прошлом! Закрыла туда дверь и готова к отношениям новым!», «Я избавил себя от страха перед очередной изменой! Его больше нет! Я свободен!», «Я с помощью определённых техник решила свою проблему! Я впускаю в свою жизнь мужчину волевого, сильного, смелого!»

Всё это хорошо. Замечательно! Великолепно!!! Будучи человеком дотошным, Он интересовался в Интернете автобиографическими данными авторов этих самых техник и технологий. В 95 процентах случаев читал: «Не замужем», «В разводе», «Суд принял заявление о расторжении брака». Случайность? Вряд ли.

Но кто Он такой, чтобы судить? Восхищаясь людьми, которые сумели преодолеть свои жизненные трудности и искренне хотят помочь другим, разрабатывая социальные технологии, Он не понимал одного: свою-то жизнь почему они не могут привести в порядок? Личную жизнь? Утверждения «Мне так нравится» или «Я хочу жить один» звучали более чем неубедительно… Да и выводы эти хороши только тогда, когда имеют под собой основу…

Хрупкая и нежная Женщина. Любимая и ласковая. Умная и сильная. Моя Женщина… И только Она знала, что творилось в её душе, когда приходила домой вечером после напряжённого рабочего дня, когда закрывала за собой дверь и оставалась одна в уютной, но пустой квартире, на двери которой висела воображаемая табличка «Посторонним вход воспрещён». Даже близкие не могли себе представить, как ей было тяжело.

Однажды Она начала рассказывать ему об этом. Потом вдруг осеклась и замолчала. Решила не продолжать. Почему? Для него это до сих пор загадка. Как и Она сама. Но и этого небольшого монолога ему хватило, чтобы понять. Понять что? Это её личная тайна, которую Она ему доверила. А рассказывать о женских тайнах было не в его правилах.

Месяц спустя после их разлуки Он уже не мог смотреть на себя в зеркало. Воспалённые от бессонницы глаза, словно на нём без продыху пахали день и ночь. Пахали… Пахал на себе Он сам. Загружая себя на целый день по полной программе, Он придумал ещё одно занятие. Сделать всё, что наметил, и выполнить дополнительное задание. Работать так, чтобы, когда Он приходил домой, оставались силы только помыться, разобрать постель и хоть на несколько часов забыться. Хоть на несколько часов… Потому что глаза сами собой открывались в тот момент, когда часы на стене показывали половину третьего ночи. И снова – горький зелёный чай на кухне, пепельница, наполненная до краёв окурками, исписанные и порванные листы, воспалённый мозг и томительное ожидание рассвета.

Но самое удивительное было то, что утром в зеркале ванной комнаты Он видел свои, хоть и воспалённые от бессонницы, но светящиеся радостным и счастливым светом глаза. В них был задор! Воля к победе, к действию и ещё… Ещё Он где-то в их глубине видел свою несгибаемую веру в то, что всё будет хорошо. Что всё образуется, сложится. Что всё, что происходит с ним сейчас, лишь очередной этап проверки его воли и характера на прочность. А ещё в своих воспалённых глазах Он видел то, что не перестал любить её. Свою Женщину. Своенравную, задиристую, с повышенным чувством собственного достоинства, свободолюбивую, но всё же добрую и ласковую. Нежную, внимательную, чуткую и отзывчивую. Свою Женщину!

В один из тех серых ненастных осенних дней, уже почти дойдя утром до своего офиса, Он вдруг круто повернулся – и ноги сами понесли его в церковь.

Служба ещё не началась, и это обстоятельство очень обрадовало его. Он стоял перед большим распятием и, глядя на Спасителя, разговаривал с Ним. Он не молился и ничего не просил. Он просто мысленно разговаривал с Те м, по чьей воле и решению судьба свела его и её вместе, а потом развела. И это был далеко не диалог. Скорее, монолог. Он в сотый, нет, в стотысячный раз спрашивал Создателя, почему ему угодно было соединить их и через три года развести. Спрашивал, но ответа не получал. Купленные им свечи таяли от жара ладони, в которой Он их сжимал.

Опомнившись, Он поставил их все перед распятием и собрался было уже уходить, но… не смог. Так и стоял, вглядываясь в черты лица Христа и продолжая с ним говорить, говорить, говорить… Обычно люди ходят в церковь для того, чтобы о чёмто попросить. Просить Он не любил. Или не хотел. Он был в Храме Божьем не очень частым гостем. Может, надо было заходить почаще? Он не знал. Он приходил туда тогда, когда в душе созревало чтото, чему Он не мог дать определения. Да и было ли оно, определение это? Чем можно измерить тоску, боль, одиночество? Килограммами, литрами, сантиметрами, джоулями? Бред какой-то! Он знал одно: ему становится легче, когда он постоит под куполом и просто поговорит со святыми. Не намного, правда, но легче. Он не был большим знатоком молитв и христианских ритуалов. Он пытался найти Бога и истину в себе. В своём сердце. В своей душе.