Андрей Молчанов - Откройте, РУБОП! Операции, разработки, захваты

Людмилу переполняли отчаяние и удалая, истерическая решимость.

И она уже знала, каким будет ее следующий ход в той большой игре с множеством жестоких правил, что называется жизнью человека.

Она не шла на работу. Она шла к сейфу, куда сегодня положила двенадцать тысяч предназначенных для экспертизы долларов.

Та философская концепция, что, обличая несправедливость мирового устройства, когда у одних есть все, а других — ничего, а потому или пусть все будет у всех, или ни у кого ничего не будет, эта концепция, ныне столь любезная сердцу эксперта Собцовой, майору Пакуро, напротив, претила. Равно как и его соратнику Борису. Оба, без всякой симпатии относясь к хапугам, лихоимцам и разбойникам, классовой ненавистью себя не изнуряли, сажали проходимцев в клетку в соответствии с их доказанными заслугами, и полагали, что мазурик может быть необыкновенно удачливым, но никогда — счастливым, и воздаяние неизбежно, поскольку, как гениально заметил неведомый мудрец, Бог терпит долго, но бьет — больно! И приобретение благ в ущерб ближнему своему неизменно компенсируется потерями.

Верующий Борис полагал, что среди разнообразия этих потерь разного рода материальные утраты и удары судьбы — всего лишь предупреждения и взыскания, чей непонятый смысл ведет на путь окончательно пагубный, ибо потеря в себе человека — сути, дарованной свыше, чревата отсутствием той перспективы, что дороже всех земных благовосприятий.

Впрочем, размышлениями и дебатами на темы морали и нравственности ни себя, ни ближних, друзья и сослуживцы не утомляли, своим бескорыстием не кичились, а тянули привычно сыскную бесконечную лямку, выкручивались, как могли, под напором неблагополучных социально-житейских обстоятельств, и делали то, что вселяло во многие разочарованные слабые умы надежды на общественное лучшее.

Домой вернулся Пакуро под утро: всю ночь, проведенную в кабинете на Шаболовке, ему поступали сообщения о суете в чеченской группировке, контролирующей банк, где работала убитая Валентина Рудакова.

Судя из технических записей разговоров, для руководящего звена чеченцев убийство представляло весьма неприятный сюрприз, поскольку речь шла о недостаче в сто тысяч наличных долларов, числившихся за ответственной работницей и неизвестно куда канувших. По данному поводу учинялось разбирательство в нижних звеньях, контактировавших с покойной и, возможно, сподобившихся на махинацию. В разговорах мелькали имена двух персонажей, живущих в столице с просроченной регистрацией и, используя данный факт, Борис задержал обоих, решив поработать с залетными кавказскими субчиками в одном из ОВД.

Чем закончилась эта «пробивка», Пакуро еще не знал.

Лег спать в мутно льющимся из окна голубеньком свете начинающегося утра, преодолевая воспаленную сумятицу мыслей, и, едва забылся в непрочной дреме, в сознание ворвался, остервенело дребезжа длинными зовущими трелями, телефонный, явно междугородний, звонок.

Схватил ватными пальцами трубку, пробормотав истомленно:

— Д-да, слушаю…

Бодрый голос знакомого коммерсанта, жителя Крыма, у кого в доме майор во время отпуска снимал комнату, и кого не видел уже лет пять, со смущенным смешком произнес:

— Чего, милиция, дрыхнем?

— Да вот… с ночи я…

— Не оправдывайся! Как жизнь-то, рассказывай?

Пакуро посмотрел на будильник: семь часов утра… Экая непосредственность, а? Возмущенно скрипнув зубами, промолвил недовольным голосом:

— Ну, чего у тебя?

— Слушай, тут дело такое, — отозвался собеседник, — у меня три бочки с подсолнечным маслом, я с трассы звоню. А говорят, в Москве цены упали. Так или нет?

— Да я-то откуда знаю?!

— Понятно… Так может, мне с маслом в Ульяновск лучше, как думаешь? Угадаю? Я прямо на развилке стою… Или, может, выяснишь оптовые цены? Слетай, купи газетку, а? Я тебе перезвоню через час…

— Давай! — согласился Пакуро с вдумчивым одобрением, и — выдернул из розетки телефонный шнур.

Опять нахлынула сумятица мыслей и образов, мешая желанному забвению; вспомнился тот самый далекий отдых в Крыму, побережье из серой гальки, прозрачная соленая волна, тенистый прохладный дворик, увитый виноградом, незабвенно простецкая, улыбчивая физиономия хозяина-комммерсанта, его запыленный рабочий грузовичок с тяжело провисшими на перекладинах кузовных рам складками выбеленного солнцем брезента…

Да будь оно все неладно!

Но, наконец, пришел сон. Тревожный, смутный. А в нем — крупным, парализующим сознание планом — возбужденно несущий какую-то околесицу Боря Гуменюк…