Сухбат Афлатуни - Дикий пляж (сборник)

– Нет, я замечаю, – говорю. – Когда я маленький был, я совсем другой был. Маленький, глупый. А теперь я – вот такой. И в бассейн хожу, и отжимаюсь.

Бабушка улыбается:

– Ладно, Сардоржон, спи. Только ты Байконур все равно хорошо подметай. Договорились?

…Наступила осень. Листья на старой урючине стали желтыми и немного красными. Бабушка занималась огородом и смотрела телесериалы, хотя очень строго их критиковала каждый раз. Мы с Рустамом поссорились и три дня не разговаривали, но потом почему-то помирились.

А когда почти все листья на урючине стали красными, заболела Шаходат-опа. Бабушка целые дни просиживала возле ее кровати и гладила ее руку, которая вдруг стала сухой и совсем маленькой. Один раз, заходя за бабушкой, я услышал, как Шаходат-опа громко говорит: «И не думай даже!..», а бабушка: «И подумаю! Я до сих пор себе кончину Сардора-ака не могу простить!»

Всю ночь шел дождь. Сквозь сон я слышал, как бабушка молится на веранде.

Открыв глаза утром, я увидел над собой ее лицо.

– Это… Сходи, Байконур подмети, мусор оттуда убери…

Напрасно мы все ее отговаривали. Напрасно Шаходат-опа пришла, с палочкой, ругалась и палочкой стучала. Напрасно дядя Хусан из Оксфорда звонил, просил хотя бы подождать его приезда. Бесполезно.

Даже Шаходат-опа, выйдя от бабушки, села на скамейку и развела руками:

– Э-эх! Что с нее взять – инопланетянкой была, инопланетянкой и осталась!

…Металлический корпус тарелки медленно поднимается над двором.

Осеннее солнце зажигается в иллюминаторе. Прыгает детвора; что-то говорит, сделав ладони рупором, отец, отпросившийся с дежурства. «Правее! Правее… Принципиально правее!» – пытается кричать Шаходат-опа, но ее голос ослаб от болезни, и на лбу выступает пот. Круглая тень от тарелки поднимается по саманной стене Самыха-ака, по шиферу крыши и исчезает…

Наступает время ожидания. Дни, недели. Приходит зима; первый снег ложится на махаллю, как покрывало. Урючина укрыта снегом, на нее уже не заберешься, и я любуюсь звездами из окна. Шаходат-опе все хуже, она уже не встает. Приближается Новый год, елки и апельсины.

Новый год мы встретили неинтересно. От бабушки не было никаких вестей. Рустам переоделся Дедом Морозом, но было совсем не смешно, потому что все знали, что это Рустам. Мама зажгла бенгальские огни, но они почти не горели и только дымились – не сравнить с теми, какие бабушка привозила с Венеры. Те горели так, что соседи пожарных по ошибке вызвали.

Когда пробило двенадцать, я грустно сказал пять раз «Ура!» и пошел спать.

Утром… Утром все проснулись от крика Рустама: «Бабушка приехала!» Он стоял возле елки и сжимал водяной пистолет – такой, какой заказывал бабушке перед отъездом. Пока все разглядывали пистолет, я быстро проверил свою территорию под елкой – у каждого из нас под елкой была своя часть, куда клались подарки… Новая модель летающей тарелки! Именно такая, какую я…

– Хасан-ака! – выходила из спальни мама. – Зуля-опа мне космические духи прислала, какие я просила!

Папа стоял лохматый, в пижаме, и сжимал супербесконтактную бритву.

– Ничего не понимаю… Когда же мама прилетела? Где она?

Ни во дворе, нигде бабушки не было. Густо сыпал снег. В переулке мне показалось, сквозь снежинки, что ковыляет вдоль забора знакомая фигура.

– Бабушка!

– А? – Фигура повернулась, и я разглядел лицо Шаходат-опы. – Где она? Где? Я же ее во сне видела, как будто передо мной стоит. Просыпаюсь, а на тумбочке – космические лекарства, те самые. Одну таблетку выпила – боль как рукой сняло. Думаю, схожу к вам, узнаю…

Потом к нам приходила вся махалля. Все нашли – кто под елкой, кто на разных видных местах – все те заказы, которые взяла у них бабушка. Все было, кроме самой бабушки и ее летающей тарелки. Напрасно Шаходат-опа, выздоровев, глядела целые дни в телескоп. Напрасно мы с Рустамом установили дежурство на старой урючине, откуда все небо над нашей махаллей было видно как на ладони.

Наступила весна, урючина покрылась цветами и тихо осыпалась. Я стряхивал с коротких, как ежик, волос Рустама лепестки, а он – с моих, специально так, чтобы было немножко больно. Бабушку уже никто не ждал. Даже Шаходат-опа перестала смотреть в телескоп и переключилась на телевизор. Однажды, вернувшись из школы, я заметил мертвого барана, без шкуры, на перекладине возле бывшего курятника. Вокруг ходили люди, соседи, родственники. У всех были спокойные, деловые лица. «Опять на Байконур мусор накидали», – сказал я. Папа ничего не ответил и ушел в другую комнату. Гости сидели долго, вспоминали бабушку, ее доброту. Я подмел Байконур и ушел спать.