Сухбат Афлатуни - Дикий пляж (сборник)

Вчера у Опы был день рожденья, принесла пирожные рассказала, что один раз позвонила настоящая само-убийца прямо из петли, и Опа ее спасла и даже продала ей Арифлэйм. Вообще Опа нормального говорит по-русски, просто, говорит не обязана за копейки и по-узбекски и по-русски сидеть здесь «горячей линией», поэтому я с русскими разговариваю, а я не могу с ними разговаривать потому что они реально не звонят и не знают про нашу линию, раньше объявления в газету давали и висела реклама, самоубийцы видели рекламу и звонили, а теперь там сок «Вкус победы» и пиво «Сарбаст» нормальное пиво, я пил, кислое немного, но горячую линию надо было там оставить, хоть рядом с пивом пускай висит. А потом пришел Шох сын Опы и мы пошли покупать краску, я его спросил: ты где траву достаешь? Потому что теперь когда я читаю книги по психологии мне легче общаться с такими как он.

А вечером прихожу, мать чай пьет со стовосьмой которая газ пришла проверить и мои карточки детства перед ней на стол положила, правду говорю. Женщина ушла, а я высказал матери все что думаю про чай с моими карточками где я там голый или в трусах какая разница. Мать заплакала, не хочу даже передавать, что она говорила, ну она говорила: вот, дома она сидит, у нас ни телевизора, ничего вообще нет, и лучше бы она умерла, это она всегда так говорит, если кто-то с ней не соглашается, а когда я говорю, что лучше, чтобы я умер, ее это бесит. «Ты со мной никогда не посидишь, чашку вместе не выпьешь, сожрешь свою тарелку и уходишь с Витьком матом разговаривать», она не права, и с Витьком я в последнее время не разговариваю, потому что Шох его лучше но он сильно закомплексованый, над ним еще придется поработать. Поэтому я ушел в туалет, я иногда так делаю, захожу в туалет как будто надо, сажусь на закрытый унитаз и думаю ну о жизни вообще. Я подумал, родители маленьких детей любят просто так, а потом когда вырастают начинают любить своих детей за деньги, которые те им приносят если бы у меня были деньги, она бы со мной себя так не говорила, я бы ей сразу телевизор на, ешь. Я вышел из туалета говорю: Хоп, давай чай попьем! А она меня обнимать, это она так всегда.

Автобус явился не запылился. На лучших местах уже эти, из Чирчика. Водитель никого не поздравил: или садитесь, или как хотите. Вик-Ванна вскарабкалась, села на свободное место. Ей хотелось у окна, но там уже сидела какая-то женщина с бантом, слишком много медалей, полная безвкусица.

– Вы из Чирчика? – обратилась Вик-Ванна.

– Что?

– Вы из Чирчика?!

– Да, да. Не кричите так… Я из Чирчика, из Чирчика.

«Расселась у окна, как королева, а я еще и кричу». Вик-Ванна стала наблюдать, как водитель затаскивает ветеранов в автобус. Подъехала еще машина, вышла женщина, организатор всего этого, стала ругаться с водителем, тот бросил ветеранов, и они сами заползали в автобус. Не хватило места, и они устраивались стоя. Вик-Ванна хотела выйти, чтобы высказаться, но испугалась потерять место, пусть и не у окошка, как планировала.

– Я из Чирчика, – сказала женщина. – А вы отсюда? Вы Ташкент?

Вик-Ванна кивнула. «Как много медалей, и висят все невпопад». Не то что у нее. Каждая на собственном месте.

– А сколько у вас здесь хлеб стоит? – спросила женщина.

Водитель влез обратно. Заиграла музыка.

– Когда поедем?

– Ее спрашивайте, она знает, – махнул в сторону женщины-организатора. Та стояла с мобильным снаружи, опершись бедром о машину.

– Да вот они у меня уже где все, – жаловалась она в мобильный, щелкая ногтями по капот у. – Да за такую зарплату сам с ними возись!

Автобус потел, играла музыка.

– Сейчас людям с сердцем плохо станет, давайте уже ехать! – Вик-Ванна пыталась перекричать музыку, но музыка была сильнее.

А вчера позвонил один, «так и так, я этот самый и буду сейчас вены резать». И голос такой, что точно. А я, из-за того что до этого они не звонили, я офигел, говорю: точно, да? Ну, что такой и собираешься это прямо сейчас. Он говорит: «Около ванной стою». И молчит, а я испугался, что он молчит потому что делает это, а что сказать, надо сказать, чтобы отвлечь от поступка, говорю: ванна зачем? А он: «Мне психолог нужен перед смертью». Я говорю: стой, я психолог перед смертью. Тебе на каком языке объяснять: на русском или узбекском? Это я спросил, чтобы, может, с ним Опа поговорит, она все-таки кандидат. А он мне: «А на своем нельзя?» И дышит мне в ухо через трубку.

Я немного сосредоточился, как советуют и говорю: да, давай на своем языке, на нашем. Вот ты раз около ванной стоишь значит у тебя проблемы были, да?