Екатерина Шпиллер - Эффективная бабочка Повесть

Вене я об этом рассказывала, как про игру. Такая вот у меня чудинка, расслабуха.

— Что ж, это придаёт тебе ещё больше шарма и экстравагантности, — замечал муж.

— Я — экстравагантна? — поражалась я.

— И очень даже. Поэтому такая игра тебе идёт.

Игра. Правильное нашлось словцо для объяснения моего «заскока». Не рассказывать же супругу про ненависть к себе и к самому своему существованию. Глубокую и непреходящую, хотя и поутихнувшую слегка с тех пор, как, благодаря ему, мне больше не нужно быть настолько зависимой от родителей. Но я молчала про самое потаённое, потому что даже он, при всём его уме и широте воззрений, вряд ли бы понял. И вообще, получилась бы неприлично длинная история «про меня», а я того не стою. Нельзя отнимать драгоценное время у гения. Хорошо, что мой Веня настолько погружён в себя, так занят своим делом, что не в состоянии заметить фальшь и неполадку в функционирующем рядом живом организме. Ему ближе железо и электроника, вот в этом он бог, технику он чувствует, как самый настоящий экстрасенс, если бы такие на самом деле были. А живой человек для него, лишь бы не мешал и был приятен.

Никогда, никогда не удастся объяснить даже приблизительно, как живётся тому, кто каждый прошлый период или момент свой жизни вспоминает с отвращением и содроганием, кому стыдно за любое воспоминание, за любое напоминание. Доктора, психотерапевты делают вид, что понимают, глубокомысленно кивают башками, но чтобы на самом деле хотя бы примерно почувствовать то, что ощущаю я, нужно, как минимум, испытать подобное самому, на своей шкуре, на своих израненных нервах. По моим наблюдениям, люди предпочитают гордиться собой и своими поступками, вспоминать о себе хорошее и с удовольствием выдавать это окружающему миру порционно или фонтанами, таким образом самоутверждаясь в дне сегодняшнем с помощью то ли реальных, то ли сильно приукрашенных воспоминаний.

Можно, конечно, жить и действовать по анекдоту «И вы говорите!», но штука в том, что не получится у меня. При любой попытке хотя бы «по касательной» вспомнить события прошлого, начинается натуральная морская болезнь — штормит, тошнит и может вывернуть наизнанку до кишок. По-хорошему, мне бы блокировать память каким-нибудь условным ботоксом для мозга, чтобы никакие воспоминания не рыпались даже, чтобы не отзывались картинками на любое невинное внешнее воздействие от чьих-то слов о тех годах, или от сюжета в телевизоре, музыки тех времён.

Попробуйте жить и не тужить, когда любой подобный пустяк может вызвать приступ дурноты или горячей боли где-то внутри — то ли в сердце, то ли в желудке. А суть боли, её причина — отвращение к себе. Взрываешься. Аккуратно эдак взрываешься изнутри, снаружи ничего не заметно. Но под вполне целой оболочкой — руины, разорванные, окровавленные куски плоти, всё ещё подрагивающие и сочащиеся кровью.

Так и жила. В ожидании то ли конца, то ли избавления. И вот однажды поняла, что, кажется, дождалась.

Постепенно муж рассказал мне всё про машинку, вернее, про обе её части. Когда он рассказывал, я на максимум включала свою память, а сразу после разговора бежала к себе подробнейше конспектировать услышанное.

Все свои вопросы я будто бы наивно — будто бы! — черпала из фантастических фильмов.

— А вот помнишь «Назад в будущее»? — будто бы вдруг в очередной раз вспоминала я. Венька смеялся. Я тоже. Главное, что на мои вопросы, отсмеявшись, он расслабленно отвечал подробно и с удовольствием.

— Вы на самом деле не планируете никого там убивать, как в «Терминаторе»? — искусственно беспокоилась я. И вот в таких случаях муж не смеялся, а становился угрюмо серьёзным.

— Если когда-нибудь кто-нибудь начнёт заниматься этим, считай, что я — сатана, создавший адскую машинку.

— Вень, ты что? Начнут, конечно! Ты сомневаешься в человеческой натуре? Не сомневайся, дорогой мой, она гадкая. Люди не только это начнут, а ещё что похуже придумают. Но ты тут при чём? Окей, не ты, так кто-то другой всё равно рано или поздно сделал бы то же самое. Ты сам понимаешь — наука штука объективная, на все открытия найдётся их совершитель — не тот, так следующий. Поэтому не грызи себя, ты — первый, а это здорово!

— Тогда хотя бы пусть при мне, пока я жив, оно не попадёт к людям… ко всем людям. Лучше уж пусть будет у Крюкова. С ним хоть всё ясно, его я могу контролировать.

— Согласна, — кивала я. — На него у тебя ума и сил хватит. Чтобы контролировать. «А на меня — нет», — мысленно добавляла я, проникаясь к мужу даже сочувствием каким-то, как нередко случается у не самых паршивых лгунов по отношению к ими же обманутым.