Владимир Богомолов - Том 2. Сердца моего боль

Никто из критиков не заметил, что в романе, названном «Генерал и его армия», фактически нет армии: объектом изображения писателя оказалась не армия, которой командует Кобрисов, а обслуга генерала: его ординарец Шестериков (очевидно, от глагола «шестерить»), определенный одним из писателей «гибридом Савельича из «Капитанской дочки» и Шухова из «Одного дня Ивана Денисовича»», водитель Сиротин и адъютант майор Донской. Эти люди на десятках журнальных страниц шантажируются, провоцируются и терроризируются всемогущим смершевцем майором Светлооковым; в его энергичную всепроникающую деятельность по контролю за руководством боевыми действиями участвующей в стратегической операции армии и за самим командующим вовлечены также «будущая Мата Хари», штабная «давалка», телефонистка Зоечка и «старшая машинистка трибунала» Калмыкова.

За генералом Кобрисовым действительно требуется глаз да глаз. О его «дури» говорит и он сам, и окружающие, включая собственного ординарца; маршал при встрече с ним отмахивается, «как машут на дурачка». Его поведение и поступки то и дело озадачивают, и невозможно понять, как этот персонаж — героем его никак не назовешь — уже два года командует на войне десятками тысяч человек. Вызванный в Ставку изпод Киева, он, доехав до пригорода Москвы и, очевидно, уже забыв о столь ответственнейшем вызове, вдруг решает вернуться в свою армию, но, должно быть, запамятовав, где она находится, приказывает ехать... в Можайск. В декабре 1941 года во время боев под Москвой ему звонит полковник Свиридов из якобы захваченной деревушки Большие Перемерки и приглашает прийти — за шесть километров! — выпить коньяку. При сообщении о коньяке, как пишет Г. Владимов: «Генерал сразу повеселел». Поначалу он для видимости отказывается, но повод есть («День конституции подступает»), и выпить так хочется, что, несмотря на предупреждение Свиридова, что на фланге справа от Перемерок нет никакой обороны, «чистое поле», точнее — немцы, генерал с первым встречным бойцом, незнакомым ему до того Шестериковым, на ночь глядя отправляется в неизвестность. Об алкогольной зависимости главного персонажа сообщается деликатно: «...генерал шага не убавлял, что-то его грело изнутри и двигало вперед». В результате вместо коньяка — «восемь автоматных пуль, вошедших в просторный живот генерала, прошли навылет...». Чтобы человек остался живым, получив восемь пуль автоматной очереди в живот, — случай в военной медицине небывалый, впрочем, небылицам в этом «реалистическом» романе не перестаешь удивляться. Небывальщиной является и то, что Кобрисов, прослуживший более четверти века в армии, имеющий не одно военное образование, а главное — делающий третью войну! — будучи предупрежден, что нет линии фронта и впереди «чистое поле» и там немцы, тем не менее отправился в темноту, навстречу если и не гибели, то тяжелейшему ранению. Явным вымыслом является и то, что командующий армией под «студеным ветром» — в тридцатипятиградусный мороз! — прется за шесть километров в темноте, по снегу, чтобы выпить коньячку. Не зная войны, автор не представляет себе положение персонажа: если в 1942 году мне, сержанту, отдававшему Богу душу и потому спущенному в подвал, в госпитальный, на три койки, предсмертник, дважды в сутки вливали в глотку по 30—40 граммов коньяку, то генерал-лейтенанту, командующему армией — скажи он слово! — тотчас ящик отборного коньяка в зубах бы притащили! (Ко всему прочему, тут полное непонимание психологии и менталитета советских командиров и военачальников: в подобных ситуациях они никогда не спускались «вниз»; чего бы это ни касалось — алкоголя, трофейной автомашины или чего еще, команда подавалась: «Ко мне!» В памяти моей сохранились десятки таких приказаний, в том числе и весьма необычных, вроде слышанного неоднократно, громогласного: «Олю!!! С подушкой!!! Ко мне!!!»)

В другом эпизоде изображается, как Кобрисову приносят на подпись «армейскую газетку» и он «генеральским красносиним карандашом» выполняет работу цензора. Вообще-то осуществление политического и цензурного контроля за армейской многотиражкой было функцией инструктора или инспектора политотдела — старшего лейтенанта, капитана или, максимум, майора, — однако прослужившему более четверти века в армии генерал-лейтенанту, в силу его демонстрируемой в каждой главе постоянной неполноценности, очевидно, это невдомек, и потому он безропотно выполняет за других надзорно-фискальную работу. Несомненной вершиной морального унижения Кобрисова и других генералов были заседания Военного Совета армии, куда систематически являлся всемогущий майор Светлооков («приходил, когда хотел, и, когда хотел, уходил»). Контролируя боевую деятельность армии, он задавал членам Военного Совета различные вопросы, они послушно отвечали, и, заканчивая заседания, Кобрисов осведомлялся: «У товарища Светлоокова нет вопросов?»