Мэри Симсес - Непреодолимое черничное искушение

– Хайден… мне очень, очень, очень жаль, – сказала я. – Но я не могу выйти за тебя замуж.

Я пыталась открыть глаза, но веки были слишком тяжелыми. Я их терла, и моргала, и снова терла, и снова моргала… Во рту у меня пересохло, а волосы почему-то пахли рыбой. Голова моя покоилась на белой наволочке, а перед глазами, которые упорно не хотели открываться, стоял маленький столик и лампа на нем – и я их не узнавала. На столе лежали мои часы – рядом со стаканом воды. Повернув голову, я поняла, что нахожусь в таком же номере, как и мой – комната номер десять или восемь, или как там Паула говорила, только кровать здесь была не двуспальная, и мебель немного другая, и на комоде стоял кубок с фигуркой человека, который бросал… что? Дротик?! Я снова протерла глаза.

В другом конце комнаты стояла мама в розовом кашемировом свитере. Ее чемодан, раскрытый, лежал на ее постели.

Что я здесь делаю?! Я мучительно пыталась восстановить в памяти события прошлой ночи. Сначала был «Олений рог», и там все танцевали. Хайден и… Талли? Да, Хайден и Талли. А мама… у меня было такое ощущение, что моя мама играла в дартс. Но я постаралась это ощущение поскорее отогнать.

Потом пришел Рой. О боже, Рой. Он мне сказал, что любит меня. И дал мне дворец. Я взглянула на прикроватную тумбочку, ища глазами маленький домик – но его там не было. И тут я вспомнила, что я его не взяла. Отдала Рою обратно. А он отдал мне письмо бабушки. В памяти у меня вспыхнуло воспоминание о том, как мы стояли с ним вдвоем около ателье, как мигал свет…

Так, а потом был Джим. Что я ему там наговорила? Я пила виски – много виски. Скотч. Ради всего святого – скотч! Я же никогда не пила виски. А потом… караоке? Я что, действительно вылезла на сцену и пела?! Пела и… о нет… какого черта я там болтала потом?! Что-то о том, как делаются фотографии. А потом…

Хайден.

Зажав в руке уголок простыни, я зажмурилась так крепко, как только могла. Значит, я действительно разорвала свою помолвку?

Я открыла глаза и уставилась на свою руку. Кольца не было. Точно, я же вернула его Хайдену этой ночью.

– Мам? – позвала я хрипло.

Она уложила в чемодан шелковую пижаму и повернула голову.

– Доброе утро.

Тон у нее был прохладный и официальный.

– Доброе, – я с трудом привела себя в сидячее положение и сделала большой глоток воды из стакана. – Я так понимаю… вчера много чего произошло.

Она начала собирать свою косметику в розовую косметичку.

– Да, это уж точно.

Я натянула простыню до самой шеи.

– А где… все?

Я покосилась на часы на ночном столике – было почти десять.

– Там же вроде как должно было быть интервью и фотосессия, но я была…

– Все уже уехали, – ответила мама, засовывая в косметичку лосьон. – Эти люди из «Таймс» уехали утром – я как раз спускалась выпить кофе.

– А Хайден? – спросила я почти шепотом.

– Хайден тоже уехал.

Мама подошла к моей постели и протянула мне конверт – с символикой «Виктори Инн» и моим именем, написанным от руки. Почерк был Хайдена.

– Под дверь подсунул, – сказала мама и пошла к комоду, достала из ящика бледно-голубую шаль и положила ее в чемодан.

Я открыла конверт, уже понимая, что там. Внутри было письмо, написанное черными чернилами на листе белой бумаги.

«Дорогая Эллен.

У меня в голове сейчас столько мыслей. Я пытаюсь их как-то рассортировать и упорядочить, найти в этом хоть какой-то смысл. Сначала я сел и написал длинный список вопросов, которые хотел тебе задать – тебе и Рою. Я думал, что существует что-то, что я хотел бы понять, и что если я задам все эти вопросы и получу ответы, то смогу сказать тебе, где ты ошиблась и почему это ошибка возникла. И смогу доказать тебе, что это очень плохая идея – остаться с ним, что это безумие и что если ты пойдешь этим путем – ты никогда не будешь счастлива. Но потом я понял, что сейчас не время для сбора улик и доказательств, допросов и протестов. Я имею дело не с правовым вопросом. Речь идет о твоем сердце.

Я не знаю, что происходит у тебя в сердце, Эллен. Думал, что я. И надеюсь, что все-таки я – в каком-то смысле. Я убежден: что бы ты сейчас ни думала о своих чувствах к Рою – это чистое безумие, которое не продлится долго. Может быть, ты нервничаешь перед свадьбой. Может быть, сделать этот последний шаг для тебя труднее, чем ты думала. Для меня это – единственное разумное объяснение происходящего. И я рассчитываю, что как только ты вернешься на Манхэттен – ты снова станешь той Эллен, которую я знаю и которая любит меня.