Михаил Попов - Вивальди

Я пришел на помощь. Сел рядом. Мгновенно разобрался в ситуации: наивная никонианка отбивалась от самых натуральных, хотя и ученых староверов. Это были не современные люди, а просто Аввакумовы кумовья. Они так сверкали глазами, что можно было подумать — только мысль о возможном привлечении к ответственности мешает им обойтись с ней по своему желанию.

Образование у меня незаконченное химическое и заочное журналистское — значит, никакого образования, но я собрал ошметки знаний, прибавил немного цинизма и юмора, и тремя этими плетками отогнал бородачей на безопасное расстояние.

В этот вечер я был за свое речевое рыцарство вознагражден. Тут дело было именно в этом, в благодарности спасителю. Разумеется, ни мои интеллектуальные способности, ни мои внешние данные были ни при чем. Никонианка оказалась в моей койке не ввиду пошлой какой-нибудь эмансипированности. Скорей, она была даже не развита в этой части, и многого стыдилась. Ей и правда понравился мой поступок. Интерес усугубился тем, что я честно признался — все случившееся для меня удивительный анекдот. Я уже предвкушаю, как буду веселить им своих московских знакомых. Оказывается, не все живут так, как я. Я помню только имя деда и бабки, да и то лишь по материнской линии. А прадед сливается с серыми народными толщами где-то на достолыпинской Украине, и это ни в малейшей степени меня не волнует. Мне даже и детство собственное не вспоминается. Вот будущее — оно интересно. Очень, очень меня занимает — что там впереди!

Юмор же нашей ситуации в том, что вдруг на обычном институтском банкете, самая что ни на есть густая история вырастает из черной чащи бород в натуральную величину и норовит схватить тебя за горло реальными староверскими руками.

В общем, у каждого свой Арзамасский ужас, пошутил я, демонстрируя начитанность.

Она, конечно, завела песню о том, что человек без прошлого, и народ без прошлого — это и не человек, и не народ. Что «былое грядет».

Да, уважаю, уважаю я все это, и Карамзина, и Соловьева, и Минину с Пожарским кланяюсь, не говоря уж про Курскую дугу, но самому мне лично, лень и скучно рыться в архивах, и выращивать карликовые генеалогические дерева.

Василиса решила после той ночи, что она меня спасет от моего же беспамятства. Она раскопает все о моих предках, она заставит меня обернуться и вглядеться. «Падение нравственности начинается в тот момент, когда культ предков заменяется культом потомков».

Про потомков я промолчал. В Москве мы больше не встречались. Только телефонные контакты. Я не скрывал от Василисы, что веду жизнь определенного рода. Она относилась к этому со спокойной иронией. Считала, что переживет все мои мелкие, лишенные исторической перспективы увлечения. И она принесет мне в приданое хорошо исследованную историю моего рода.

В моменты слабости я думал — а вдруг она права? Ведь не страшненькая, даже милая. Со своей жилплощадью. Образованная. Вяжет. Хорошая жена, хороший дом…

— Я получила ответ из Барнаульского архива, не надо бросать трубку, там правда имеется очень интересный поворот.

— Извини, Василиса, мне совсем-совсем не до этого.

— Это не то, что ты думаешь!

— Я вообще не хочу сейчас думать в этом направлении. И не могу. Я устал, лег спать, заболел и ушел. Если считаешь нужным обидеться, обижайся.

Последнюю фразу я не сказал вслух, только подумал, но она ее явно услышала.

— Ладно. Выберем более подходящий момент.

Я с облегчением вытянулся на диване. За окном ветер качал березку, и свет фонаря стоявшего за нею, превратился в безумную азбуку Морзе. Кто-то трагически информированный пытался сообщить мне явно неприятную новость. Все хотят довести до моего сведения какую-то чепуху в последние дни. Вот и Василиса. Надо ей позвонить как-нибудь, нехорошо обижать хорошего человека. Но если позвонишь, она вообразит, что наши «отношения» развиваются.

Нет, никакой истории, и никаких историй сегодня.

Как только я это решил, подал голос подполковник. По-хорошему, надо бы просто послать его, не грубо, так же аккуратно как Василису. Ну, что, что он мне может сделать? Можно ведь просто пойти в ближайшее отделение милиции и накатать какую-нибудь бумагу. Пошлю, но не прямо сейчас. Сейчас нет сил.

— И это все? — спросил он, выслушав мою информацию про автобусный взрыв и воскресшего в воображении Майки Вивальди. Кстати, само предположение Майки его не рассмешило, реакция относилась к скудости добытых сведений по взрыву. Он сказал, что «все это» он узнал сидя в своей камере.