Михаил Попов - Вивальди

— Да? — спросил я, чувствуя что-то вроде вызова. Как это, простите, чушь?! Нас столько этим пугали и развлекали, а какой-то мужик в трениках отменяет все масонство одним махом!

Он вздохнул:

— Масонство — это ритуал, это объявленное, закрепленное членство и так далее. Такая же чушь, как ротари-клубы, Римские клубы, союзы там всякие. Жискар д Эстен поругался со своими масонами, потому что отказался ехать в их ложу, чтобы приниматься в члены: я президент, и хочу, чтобы во дворце. Анекдот!

— А-а, — сказал я, потому что в этом месте подразумевалась моя реплика.

— Вся суть в том, что никто как бы не принимает глобальных решений. Глобальные шаги складываются из тысяч мелких шажков, которые иногда могут делаться как бы и в сторону от смутно ощущаемой основной линии. Но в результате потом все суммируется, в одном глобальном действии. Центр везде и нигде.

Он чему-то криво усмехнулся и быстро добавил.

— И власть эта — действующая, а не воображаемая сила.

Я понимающе закивал.

— И вы решили, что в случае с Ипполитом Игнатьевичем мы имеем дело с частным случае проявления этой самой… силы?

Выходило здорово: Ипполит Игнатьевич — член мирового правительства.

Человек в трениках навел на меня световую струю своего фонарика, и несколько секунд молчал — что за следовательские манеры? Потом выключил свет и сказал тихо:

— Да.

Уровень опьянения во мне понижался, и я начинал рассматривать картину обнажаемую отливом. Дяденька был, конечно, интересный, но с несомненными тараканами в голове. Остается только понять, почему у него здесь такие коньячные привилегии. И что бы это могло значить для меня.

Хозяин камеры вдруг заговорил снова, и с какой-то новой энергией:

— Когда я увидел твою генеральскую визитку — очень разволновался. Смотрю, к этому очень-очень непростому делу с наездом на старушку протягивает руку такое наше ведомство. Значит, есть какие-то шансы. Столкновение двух сил. Когда рубят лес, у некоторых щепок есть шанс улететь подальше и спрятаться в траве.

Совсем он меня замучил своим образным мышлением. Но я решил терпеть до какого-нибудь конца.

— Оказывается, ты всего лишь одноклассник.

— По институту. Один поток. Я даже не знал, что у него такая длинная фамилия. Петя и Петя, а фамилия Плахов. — Зачем-то повторил я уже изложенные объяснения.

— Жаль.

— Вы же только что сказали, что это хорошо, что у меня эта визитка.

Он кашлянул, кажется, у него такой смех.

— Для тебя хорошо. Иначе бы тебя по-другому распрашивали. Не вонючими бомжами прессовали, а как следует.

Понятно.

— Но если это такая, м-м, пытка, то зачем меня вывели подышать?

Он опять кашлянул.

— Через два часа человек перестает ощущать запах так остро. Вообще не замечает. Ему надо дать продышаться, и тогда для него главный кошмар — возвращение в душегубку.

— А тут еще коньячок, язык и развязался? — усмехнулся я.

Он сел на койке.

— Только ничего интересного ты мне не рассказал. Я даже не знаю, может быть, ты меня переиграл. Молотишь тут под какого-то идиота. Хотя, мне, по правде, все равно. А дело, между прочим, серьезное. Не мое только личное, хотя и мое тоже, так уж получилось, но и глобальное. Что-то такое начинается. Понятно?

— Понятно.

— Ты там передай Плахову или Пятиплахову, что я, подполковник Марченко, даю ему наводку на очень, очень интересную тему. Этот дедушка Зыков совсем не прост. Ведь когда он умолял Рудакова сдаться, он ничего не сказал про Карпеца, не предлагал ему тоже покаяться. Значит, что? Значит, уже знал, что с ним произошло. И знал, что произойдет с Рудаковым. Знал! Представляешь, что он вообще может знать!?

Я об этом раньше не думал, а теперь подумал — ведь и правда, тут что-то есть. Ипполит Игнатьевич сказал, что получил какой-то сигнал, теперь понятно — какой? Он знал. От кого? Дедушка, кажется, на самом деле превращается прямо в Старца Горы.

— Такие информированные дедушки не исчезают просто так, да еще после таких спектаклей как у нас в ОВД. Чтобы ты не забыл мою фамилию, дам тебе свою визитку.

— И меня отпустят?

— Отпустят, только учти, что ты под наблюдением, поэтому сбегать, прятаться, не советую. Скажи, скажи генералу, ему будет интересно со мной встретиться. Я такой подполковник милиции, что не везде бывает, ты ведь понял.

— Да. — Я так был рад, что готов был согласиться с любым его заявлением.

— И если дед — это их дед, намекни мне. По-человечески прошу. Лучше меня иметь как союзника. Я хоть и в камере сижу, а далеко гляжу. Очень сильно могу навредить. Тебе-то уж точно!