Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

К концу ноября начались ссоры. Как раз когда они поняли, что возврата нет, Марион стала просить помощи. Хотела, чтобы Эдди писал для нее письма, запросы о курсах и ходатайства о приеме на работу. Эдди говорил, что у нее уже есть работа, здесь, в «Брайтсайде», а она твердила, что слишком много болтается без дела и что кто-то из них должен хоть немного поработать. Эдди воспринял это как удар ниже пояса. Если она думает, что ему нравится жить на ее деньги, значит, грядут неприятности.

Она вбила себе в голову идею вечерних курсов, и сперва Эдди показалось, что это здорово. Она говорила, что хочет заняться самообразованием и немножко узнать об окружающем мире. По ее словам, Лондон самое подходящее место для таких занятий.

Но ее манера заниматься на курсах доводила Эдди до белого каления. К примеру, она спрашивала, что ей говорить и как передать мысли словами, а Эдди отвечал: «Говори все, что сама считаешь нужным; не спрашивай меня, что тебе думать!» Первые несколько раз он говорил это с добрыми намерениями. Знал, что Марион необходимо почувствовать себя независимой.

Но немного погодя ему стало надоедать. Однажды вечером, после того как Эдди выронил таблетку ЛСД, они крепко повздорили. Эдди обозвал Марион дурой, а она расплакалась — сначала потихоньку, потом навзрыд. В конце концов он попросил прощения, и Марион сказала, что тоже сожалеет, но ведь она знает, он лучше управляется со словами, чем она, и ей просто нужна небольшая помощь. Ведь она же всего-навсего просит (тут Марион снова заплакала) чуточку помочь. Она бы непременно помогла Эдди, если бы знала, чем и как.

Эдди почувствовал себя последним мерзавцем. Сказал, что Марион и так уже помогает ему, каждый день, и что не смог бы жить без нее в Лондоне, совсем не смог бы. Потом он тоже заплакал, а Марион зарыдала в три ручья. Они сидели на кровати обнявшись и плакали как дети. Эдди сказал, что он просто в отчаянии, в полной депрессии. Что бы он ни делал, в этом долбаном городе ни черта у него не выходит. Кошмар. Впереди наверняка сплошные неудачи. Все его друзья как-то устроились — все, кроме него, и, ясное дело, знай себе посмеиваются у него за спиной. Марион крепко обняла его: мол, незачем так переживать. Подумаешь, повздорили. И он никакой не неудачник, и ссоры бывают у всех, а у них двоих все будет хорошо, она точно знает. Ну а мелкие неурядицы в порядке вещей. Это цена, которую приходится платить, если сильно любишь. Эдди попросил ее не говорить таких слов, и Марион сказала, что не будет, Эдди все равно понимает, что она имеет в виду.

— Главное, не вешать нос, — всхлипнув, сказала она. — Вот и все.

Эдди рассмеялся.

Но с тех пор Марион больше никогда не просила Эдди о помощи. Он делал вид, что не замечает, но замечал, еще как замечал. Теперь она сама писала письма и заполняла анкеты. Тихо сидела у окна, глядя на Кингз-Кросс и посасывая кончик ручки, погруженная в собственные мысли, как в ворох одеял. Как в материнскую утробу. Напрасно Эдди пытался давать ей советы — она никогда им не следовала.

Однажды вечером на стене, завершив вторую строку, заняли свое место буквы «XYZ» — зловещее предзнаменование, как выразился Эдди.

В первую неделю декабря Эдди получил работу в той фирме, производящей мусорные мешки, где работал Ползун, приятель Джимми. Ничего другого найти не удалось. Каждый понедельник он покупал «Гардиан» и рассылал письма как минимум по пятнадцати адресам. (Марион помогала ему печатать письма на компьютере мистера Пателя.) Сперва он рассчитывал найти работу, которая помогла бы его музыкальной карьере. На фирме звукозаписи, поп-видео или что-нибудь в этом духе. Мало-помалу рамки «помощи карьере» расширялись все больше и больше, пока в один прекрасный день не исчезли вовсе. Эдди просто начал писать по всем объявлениям, с яростью министра, обнаружившего утечку информации в прессу.

В основном на его письма не отвечали, а если и отвечали, то настолько покровительственным тоном, что Эдди еще больше впадал в уныние. Разумеется, злым умыслом тут не пахло. Правда, непонятно, почему рассуждения о невероятно высоких требованиях к кандидатам должны утешить отвергнутого. От них становилось только хуже. Дошло до того, что Эдди, не вскрывая конверта, мог угадать, что в письме. Письма с отказами были невесомыми; письма с анкетами — чуть тяжелее, и адрес на них, как правило, был написан от руки.

Когда Ползун позвонил и сказал, что в «Нэшнл бэгз энд сакс» есть работа, Марион уговорила Эдди принять предложение. Эдди и сам понимал, что выбора у него практически нет.