Array Шэнь Жун - Царь-дерево

— Трагедия? — переспросила, изменившись в лице, Циньцинь. — Так я правлю трагедией, обречена на заклание?

Он больше не слышал музыки ручья. Спохватившись, что обмолвился, он поспешил сказать:

— Да нет, трагедия — это тоже прекрасное, в известном смысле трагедийная красота имеет даже большую силу воздействия, в общем…

Циньцинь сидела с непроницаемым лицом.

«Эх, — клял себя Чэнь Юй, — совсем запутался, интеллигент несчастный, глотаю без разбору и финики и косточки, вот и сморозил по глупости…»

Предчувствие беды, о котором ей не следовало знать и которое будет теперь тревожить ее…

— Оставим этот разговор, Циньцинь, — мягко сказал он. — Смотри, как тут тихо, спой что-нибудь под журчание ручья.

Циньцинь немного успокоилась, вопросительно глянула на него, словно спрашивая: «А что спеть?»

— Спой детскую песенку, нашу любимую.

Она обвела глазами вздымавшуюся гряду гор, вздохнула и с пронзительной печалью тонким детским голоском, будто что-то вспоминая, запела песню о детях гор. Растроганный Чэнь Юй подхватил мелодию. Он часто пел эту песню в детстве, и его, городского мальчика, никогда не видавшего гор, она наполняла любовью к родной природе. Позабыв обо всем, они в упоении погрузились в мир детских воспоминаний, их пламенные взгляды, сталкиваясь, говорили об их чувствах, чистыми, искренними сердцами они тянулись друг к другу. Будь это обычное свидание молодых людей где-нибудь в парке, они прильнули бы друг к другу, обнялись и насладились прекрасным мигом любви. Но военная форма сдерживала их, и они продолжали сидеть все так же далеко друг от друга… нож разума безжалостно срезал росток любви.

В горах со стороны стройки раздался выстрел. Чэнь Юй встал, помог подняться Циньцинь.

— Пора возвращаться.

В молчании пройдя несколько шагов, они, не сговариваясь, повернулись и бросили прощальный взгляд на берег ручья.

— Чэнь Юй, — через некоторое время обратилась к нему Циньцинь, — мама в письмах спрашивает о тебе, передает привет.

— А я еще ни разу не написал ей, — с раскаянием сказал он. — Будешь писать, кланяйся от меня, не рассказывай о моих горестях, ей своих хватает. Просто скажи, что в Луншань я приехал, чтобы познакомиться с жизнью.

— Она не ответила на два моих последних письма, в одном из них я спрашивала, почему она не ест рыбу и не позволяет есть мне. По-моему, тут есть какая-то тайна.

— Раз уж взрослые решили что-то скрыть от тебя, лучше не допытываться, — уклончиво ответил он, припомнив ходившие в худучилище слухи, что это связано со смертью ее отца.

Стройная фигурка Циньцинь плыла перед ним в ярко-красных лучах вечерней зари. Она прекрасна, как небесная дева из чертогов богини Сиванму, она не похожа на земную женщину, вдруг подумал он. И непонятная грусть сжала его сердце…

Прошло уже два дня, как Го Цзиньтай был переведен рядовым в ударное отделение. Его приход и расстроил Пэн Шукуя, и обрадовал. Расстроил потому, что комбата всю жизнь преследовали неудачи, за двадцать семь лет службы он уже трижды был разжалован. Обрадовал потому, что с его приходом отделение обретало надежную опору.

После того как благодаря находчивости Чэнь Юя уладили инцидент с «золотой шишечкой», Инь Сюйшэн доложил комиссару Циню о случившемся. Тот, ни словом не упрекнув за происшедшее, велел Инь Сюйшэну от своего имени подбодрить ударное отделение, чтобы оно прилагало еще больше усердия в работе. Но тут навалилась новая беда: в штреке одна за другой стали возникать угрожающие ситуации.

За комбатом Пэн Шукуй ходил в штаб батальона позавчера утром. Они не виделись больше двух недель, с тех пор как тот был освобожден от должности и находился под следствием. При виде Го Цзиньтая Пэн Шукуй еле сдержал слезы.

— Пошли, пошли! Я рад, что вернусь в отделение и буду вместе со всеми, — с улыбкой успокоил его Го Цзиньтай, берясь за свой вещмешок.

— Комбат, — сказал Пэн Шукуй, положив руку на вещмешок, — сначала выслушайте, что я вам скажу. Теперь надо больше думать о своем здоровье. Ребята на вашей стороне и все понимают. Я же знаю, вы как возьметесь за работу, так забываете обо всем на свете. И будьте осторожны в словах, особенно в присутствии моего заместителя… — Пэн Шукуй заметил, что Го Цзиньтай слушает его безучастно. — Комбат, прошу вас об этом!

Го Цзиньтай кивнул, давая понять, что он принял к сведению советы своего бывшего подчиненного. Го привык жить с бойцами одними помыслами, одними надеждами, остальное для него не имело значения.