— Стой! Кто идет?
— Я, Чэнь Юй!
Чэнь Юй хотел извиниться и поблагодарить Суня, но тот молча сунул ему в руки винтовку и пошел прочь.
— Дачжуан!
Тот остановился и, не оборачиваясь, ждал.
— Ты что, обиделся на меня? — Чэнь Юй вспомнил вчерашний разговор при Циньцинь. — Не дури, мы же все время подсмеиваемся друг над другом! После твоего ухода Циньцинь сказала, что ты хороший.
— Чего уж там хорошего, — тихо сказал Сунь. — Только ты больше не называй меня так. Дома тетка рассказывала мне, — продолжал он, — что на востоке в глухом лесу живет свирепый медведь, он наводит страх на всех. По ночам он забирается на кукурузное поле и ломает початки, сломает — бросит, сломает — бросит, и так до самого утра, пока все до одного не изведет. Так вот, будь я еще глупее, я все равно не похож на того медведя.
Чэнь Юй замер от изумления. Оказывается, в представлении Дачжуана бамбуковый мишка-панда и бурый лесной медведь были одно и то же, не удивительно, что он оскорбился, когда при девушке его обругали «медведем». Собственное достоинство — бесценное сокровище человека, присущее людям и более низкого происхождения. При мысли, что Дачжуан молча страдал от обидной клички, у Чэнь Юя защемило сердце.
— Дружище, бурый медведь и бамбуковый — это же совсем разные звери, — поспешно принялся объяснять Чэнь Юй. — Бамбуковый медведь послушный, ласковый, само воплощение красоты и добра. В мире они наперечет, они наше национальное достояние!
Сунь поднял голову.
— Два года тому назад, когда к нам в город привезли бамбукового медведя, мы все повалили в парк смотреть на него. Ты бы видел, что за уморительный мишка. Все наперебой совали ему кто яблоко, кто грушу, он с довольным видом поглядывал на усыпанную фруктами площадку, потом выбирал покрупнее, обхватывал передними лапами и, переваливаясь на задних, грыз. А как наелся до отвала, повалился навзничь и стал передними лапами хлопать себя по брюху, знаешь, мы чуть не умерли со смеху. Тебе бы, Дачжуан, посмотреть на него…
Сунь слушал это как сказку.
— Постой, вот выпадет свободная минута, я тебе нарисую. Хотя лучше, конечно, увидеть живого. — Чэнь Юй похлопал его по плечу: — Ты молодец, стать образцовым солдатом полка, представителем дивизии — все равно что быть политруком. Ты еще повидаешь свет…
— Где уж мне… домой обратно я не поеду, у меня и дом снесли. После демобилизации мне самое лучшее податься на нефтепромыслы «Победа», это было бы здорово! Поработаю здесь несколько лет, потом на промыслах, там, говорят, тоже работают с пневмобуром, я как раз и подойду им.
— Дачжуан, но… — Чэнь Юй заикнулся было о том, что на нефтепромыслах используют не те буры, что у них на строительстве, но осекся. В каждом человеке теплится надежда и мечта. Так вот ради чего, ради какой малости Сунь терпел муки и трудился не покладая рук! — Во всяком случае, бурение скважин на промыслах — тоже тяжелый физический труд, было бы крепкое здоровье да энергия, остальное приложится!
— Ну, здоровья мне не занимать! — Сунь загоревшимися глазами взглянул на Чэня. — Так ты думаешь, у меня есть надежда попасть на промыслы?
— Спрашиваешь! Конечно, есть! — энергично тряхнул головой Чэнь Юй.
И Сунь радостно зашагал прочь.
12
В «первой роте форсирования реки» закончились учебные сборы и кампания критики. Удостоенные особой чести хранить у себя бесценные реликвии, бойцы начали «сражение» за Зал боевой славы. Подготовка к нему выражалась в основном в лозунгах и призывах. Фактически, если не считать четверки бойцов из агитотряда, численность роты не увеличили, не подвезли и новой техники. И все-таки организованные Цинь Хао политические мероприятия дали эффект.
В темное подземелье стройки будто ворвались лучи солнца — лица людей светились улыбками. По распоряжению политрука Инь Сюйшэна перед началом смены четверка выстраивалась перед входом в штольню и, ударяя в такт в бамбуковые дощечки, декламировала:
Кружка и кресло испускают лучи,
Наши сердца, как огонь, горячи.
Великая забота толкает нас вперед,
Опасности и лишения не остановят народ!
Это было здорово! Бойцы шагали, выпятив грудь колесом. Казалось, тяжелые спецовки превращались в рыцарские доспехи, а грубые резиновые сапоги — в кавалерийские ботфорты. Заступы и крюки солдаты несли, словно маршальские жезлы. Чеканя шаг, они как на параде проходили мимо агитотрядовцев, не поворачиваясь и не косясь на девушек. Это был их час, и пусть все смотрят на них! Таким образом, драгоценные кружка и кресло благодаря Лю Циньцинь действительно стали «духовной атомной бомбой».
Читать дальше