Александр Григоренко - Потерял слепой дуду

– Пойдем, морду ему набьем?

Они засмеялись, Шурик вместе с ними – и вдруг недавние события прояснились, как на фотографии.

Его, которого никто никогда не выгонял, и выпивавшего только случайно, не чаще раза в год, вдруг трижды прогнали – из семьи, с работы, из дядиного дома – по одной и той же причине, нелепой и ничтожной. И он бессловесно чувствовал в этом игру какой-то внешней, непонятной ему силы, ответить которой можно, только сделав то же самое, но по собственной воле.

– У меня деньги есть, – сказал Шурик. – Пойдемте сейчас по-настоящему пива попьем? Вы вообще чем занимаетесь?

– Так, вольные люди, – ответил Миша. – Пойдем по пиву. Только не в стекляшку, я ее не люблю. И меня там не любят.

Теперь засмеялся один Сережа. А Миша продолжил:

– У нас только с деньгами плохо, но если угощаешь…

– Конечно, угощаю. Меня ведь угостили.

Шутка хорошо пошла. Миша положил Шурику руку на плечо:

– Тогда тут домик один есть, хороший. Там наши. Пошли, закупимся.

Оба они были узколицые, легкие, так что со спины или издалека их можно было принять за единоутробных братьев. Но Миша, конопатый, смотревший насмешливо, всегда шел на шаг впереди Сережи и начинал говорить первым. Собрат его имел ярко-голубые глаза, беззаботный вид и подпрыгивающую походку. Они шли к магазину так быстро, что Шурик едва поспевал за ними.

Домик оказался двумя соединенными гаражами на самом краю города.

В середине стояла синяя восьмерка, в дальнем углу – старый, наполовину разобранный «жигуленок». Из обстановки – стол, несколько табуретов и диван, похожий на большой старый муравейник.

Поставив на пол тяжелую сумку с бутылками, Шурик ткнул пальцем в машину и спросил Мишу:

– Твоя?

– Моя, – ответил Миша. – А вообще-то наша. Сейчас ребята придут, поедем кататься. Ты петь любишь?

– Того? – Шурик покрутил пальцем у виска. Он уже освоился.

– А я люблю. И Сережа тоже. Мы всегда с музыкой ездим. Только за рулем петь неудобно – руки заняты. Доставай!

Выпили они по две или три бутылки на брата, когда открылась дверь и пришли еще трое – два парня и девушка в коротенькой юбке.

– Это Шурик, тоже из тринадцатого. Он пива нам купил, – сказал, поставив бутылку на пол, повеселевший Сережа.

Парни молча поздоровались с Шуриком за руку, потом назвали себя, но имена их он тут же забыл. Видно, что были они здесь свои люди – вынесли из-за «жигуленка» две огромные пластиковые канистры, уселись на них, достали из сумки две бутылки водки, пакет с пирожками, связку воблы. Девушка села на краешек дивана, так, что Шурик не видел ее, только почувствовал, как занемела вдруг правая сторона спины. Наверное, он так и не повернулся бы к ней, но Миша, сидевший напротив, закричал:

– Что на меня смотришь? На нее смотри! Это Дина, тоже наша.

Он обернулся, протянул руку, по которой, как рыбешка, скользнула маленькая холодная ладонь, вздрогнул и подумал, что сейчас хорошо бы напиться, как это делают взрослые настоящие люди. Наверное, тогда исчезнет непонятное онемение в спине и он сможет рассмотреть эту девушку. Осмелев, он спросил Мишу:

– Ты говорил, кататься поедем.

– Сейчас. Только еще по одной выпьем! – бодро ответил Миша.

– Не надо, – сказал один из парней, – менты возле «Малиновой гряды» стоят, мы видели.

На удивление легко Миша отказался от своей затеи:

– Тогда будем здесь кататься. Серега, заводи.

Сережа будто ждал команды, вскочил, открыл двери восьмерки, долго возился в машине, выставив наружу тощий зад в новых голубых джинсах.

– Помер он там, что ли? – сказал Миша. Подскочил, подкрался по-кошачьи, легонько пнул Сережу по заду, и к общему хохоту вместе с пинком машина вздрогнула, изрыгнула тяжелую волну звука.

– Заработало! – объявил Миша и поклонился публике.

Освободившийся от своего дела Сережа с нежной улыбкой дал ему ответный пинок коленом.

На этом препирательство закончилось. Собратья встали рядом и в такт накатывающим звуковым волнам выводили жирными от воблы пальцами и ртами: «Дым сигарет с ментолом… пам, пам, пам… пьяный угар качает…»

Когда стихли волны, все зааплодировали, включая певцов, а Шурик хлопал до одеревеневших пальцев.

– Ну как, Саня? – спросил Миша, разливая водку.

– У нас такого не было.

– Братва подарила. Сейчас в интернате так всех петь заставляют. Называется «минусовка» – музыка без голоса. Хочешь, еще споем?

– Конечно.

Они выпили и запели – только сидя. Что они пели, Шурик толком не разобрал, куда интереснее было наблюдать за тем, как они раскачиваются на табуретках, и лица у них, как у готовых разреветься детей. Сережа и вправду пустил слезу.