Иэн Бэнкс - Шаги по стеклу

— У меня грандиозная идея, — объявил он, поднимая над травой пластиковый стакан. Шампанского к тому времени почти не осталось.

— Какая? — спросила Сэра.

Она сидела, прислонившись к дереву, голова Грэма покоилась у нее на плече. Он притворялся, что спит, чтобы подольше оставаться в той же позе и ощущать ее мягкую, неуловимо-благоуханную кожу.

— Интернаркота, — объявил Слейтер, салютуя пластиковым стаканом ясному небу. — У тебя на пороге появляется хиппарь, стреляет сигаретку и сует тебе в руку комок серебряной фольги...

— Записываюсь, — мягко посмеялась Сэра, — в первых рядах.

Грэм тоже хотел посмеяться, но передумал: лучше пусть все останется как есть, пусть ее прелестное тело дрожит под его головой, под его прикосновением...

Это ощущение не покидало его до сих пор; прошла уже не одна неделя, а у него по телу все еще пробегал озноб при одном воспоминании о том эпизоде. Примерно то же чувство он испытал давным-давно, в Сомерсете, когда впервые провел ночь с девушкой. На другой день он посидел с компанией в пабе, потом сходил на футбол поболеть за местную команду, вечером поужинал с родителями и отправился к другу смотреть по телевизору какой-то фильм, а перед глазами одна за другой всплывали все те же сцены; память плоти напоминала о гладкой девичьей коже, голова шла кругом, а по спине пробегали мурашки. Теперь ему было неловко за собственную наивность: он тогда вообразил, будто это и есть любовь. Хорошо, что у него хватило ума ни с кем это не обсуждать.

Между тем впереди уже появился «Белый канал», и Грэм вспомнил, как паршиво ему было в тот злополучный день. После этого случая он наведался к дому Сэры еще раз, хотя знал, что его не ждут. Они со Слейтером пообедали в баре на Ред-Лайон-стрит, и он сказал, что идет домой, а сам пришел сюда, занял наблюдательную позицию и вскоре заметил Стока, подкатившего все на том же мотоцикле. На этот раз он увидел и Сэру: она помаячила в окне, из которого обычно махала Грэму, когда он нажимал на кнопку домофона. Сток вошел в подъезд, и Сэра больше не появлялась.

Грэму стало дурно. Ждать было нечего; он направился в Лейтон, где в одиночку напился до беспамятства.

Как бы то ни было, выходной, проведенный в парке, удался на славу. Грэм, сколько мог, не убирал голову с плеча Сэры — у него даже затекла шея и заныла спина. Сэра, похоже, ничуть не возражала, а один раз даже рассеянно провела рукой по его волосам. Потом вернулся Эд: он полчаса катался на лодке по Серпентину.

— Что ж вы прозевали, когда моя очередь подошла? — упрекнул он, протягивая каждому по банке пива, и снова погрузился в чтение.

— Вот видишь? — громогласно вопросил Слейтер под воздействием выпитого шампанского. — Этот презренный тип в глубине души социалист, но сам того не понимает!

— Отдохни, Дик, — беззлобно сказал ему Эд. Слейтер вылил последние капли шампанского себе на голову.

— Я для него «Дик», — сдавленно прохрипел он и перевернулся лицом вниз. — Я, санитар общества, сверхсущество, цвет левого крыла, человек в маске Фаберже; да я вырежу знак Зеро у тебя на конце, ты...

— Тише ты, — оборвала его Сэра ффитч, и эти слова эхом отозвались у нее в грудной клетке, отчего Грэм пришел в восторг.

Слейтер умолк и через пару минут умиротворенно захрапел.

На Пентон-стрит навстречу Грэму попалась прелестная блондинка в короткой пышной юбочке и розовом топе, под которым вырисовывались соски. Он проводил ее взглядом, но так, чтобы со стороны было незаметно.

Вот так всегда. Он вовсе не считал себя бабником, но постоянно ловил себя на том, что не пропускает ни одной хорошенькой женщины. Нет, он ничего не говорил им вслед, не старался дотронуться — ему бы такое и в голову не пришло; он презирал всяких пошляков, рядом с которыми становится стыдно за всех мужчин; Слейтер про таких говорил: «носят мозги в мошонке» (или он говорил «в мошонках»?); но когда мимо проходила... ну, если женщину это не смущает... это даже хорошо.

Особенно сейчас или, если повезет, точнее будет сказать — до сегодняшнего дня. В последнее время его сексуальная озабоченность принимала совсем уж нелепые формы. Мысленно он все чаще зацикливался — надо же до такого дойти! — на онанизме.

По ночам, перед сном, ему было трудно, почти неприятно воображать рядом с собой Сэру. Но в то же время думать о других женщинах, о прежних романах тоже не получалось. Просто глупость, безумие, словно возврат к переходному возрасту или еще того хуже; это даже не вписывалось в те правила, которые он давным-давно установил для себя в вопросах интимной верности, но он ничего не мог-с собой поделать. Ему претила порнография, даже мягкая, но он уже был готов к тому, чтобы купить какой-нибудь сомнительный журнальчик и удовлетвориться ненастоящей красотой сексапильных фото женщин — по крайней мере, их сочные губы могли освободить его влечение от привязанности к реальному миру.