Иэн Бэнкс - Шаги по стеклу

Его взгляд упал на стоящий поблизости игровой стол с колодой карт. Передумав пинать старуху, он тяжелой поступью направился туда, подхватил стол за две ножки, вернулся на прежнее место (Аджайи в ужасе съежилась, все так же закрывая голову; сверху хлопьями посыпались игральные карты) и швырнул его о стеклянный пол совсем рядом с головой Аджайи; стол не выдержал такого удара, а на прозрачной поверхности стекла образовалась рваная паутина трещин, не менее метра в ширину.

Стол разлетелся в щепки; драгоценный красный кристалл, украшавший собою середину столешницы, брызнул тысячами осколков; причудливый орнамент из блестящих нитей напоследок сверкнул и померк, словно испарился, а устойчивые ножки лопнули сверху вниз, обнажив плотно спрессованные печатные страницы. Квисс отбросил ногой обломки и отвернулся, пряча лицо и сотрясаясь от рыданий.

Пошатываясь, он побрел в другой конец зала, подальше от балкона.

Аджайи приподнялась из груды обломков как раз в тот миг, когда Квисс натолкнулся на стену подле винтовой лестницы. Он сделал несколько неуверенных шагов вниз по ступеням и скрылся из виду. С тяжелым вздохом она приложила к разбитой губе край меховой накидки.

С трудом сев на стеклянном полу, она отодвинулась от того места, где натекла лужица соленой воды, сочившейся из трещин. Дрожь не унималась.

Она оглядела обломки стола.

Сомнений не оставалось: они сыграли свою последнюю игру. Раз нет стола, нет и правил. Значит, остался только один, их собственный, неиспользованный ответ.

Стараясь рассуждать спокойно, она спрашивала себя, что же подтолкнуло Квисса к попытке самоубийства. Неизвестно. В последнее время он ходил мрачнее тучи, но не желал объясняться — а может, просто объяснять было нечего. Она надеялась, что это пройдет — на него и раньше накатывало отчаяние, как, впрочем, и на нее, но за последние сто дней он изменился до неузнаваемости и все продолжал катиться вниз по наклонной, уходил от любых разговоров и отвергал слова утешения. Наверно, сейчас нельзя было оставлять его в одиночестве, но что она могла поделать? Если он действительно решил покончить с собой, она здесь бессильна. Это его жизнь, его право. А может, в ней просто заговорил эгоизм.

Она встала, но едва удержалась на ногах. Перед глазами плыл туман, тело сковывала боль. Хоть не было переломов — и на том спасибо.

Тут она заметила, что ножки игорного стола были составлены из книг. У двух оторвались обложки, и первые страницы приклеились к фанерной облицовке, под которой скрывались эти тома, пока держали столешницу. На каждую из трех ножек пошла либо одна книга, либо пара. Все на английском.

— «Титус Гроан», — прочла она вслух. — «Замок», «Лабиринты», «Процесс»...

У следующей книги титульный лист отсутствовал. Пробежав глазами первую страницу, Аджайи нахмурилась.

Затем она перешла к другим книгам, поднятым с пола. Интересно. Кое-какие из них она пыталась разыскать в замке — узнала о них из книжных обозрений, которыми руководствовалась при выборе книг для чтения. Однако в положенных местах их не было. Наверно, не случайно именно они попали внутрь игрального стола. Аджайи снова перевела взгляд на книгу без титульного листа.

У нее возникло желание начать с этой безымянной книги. Подумалось, что она успокоит, поможет отвлечься.

Да, решила она, направляясь к своему табурету, начать нужно именно с этой, а уж потом браться за остальные. Хотелось только надеяться, что Квисс со временем придет в себя. Ведь им еще предстояло найти ответ на последний вопрос.

Она уселась поудобнее.

Начала читать.

А что еще оставалось делать?

Книга начиналась так:

Он шел белыми коридорами...

Деревья росли только в том месте, где из туннеля, прорытого под холмом, выходил канал. Грэм открыл калитку и спустился по заросшему склону к безлюдному берегу. Внутренний голос нашептывал, что он всю дорогу двигался точно по линии русла, от дома на Хаф-Мун-Кресент, построенного над туннелем, к этому самому месту — к началу.

Вдруг его пронзила острая физическая боль: ему вспомнилось, как он стоял под окном и они болтали про подземный ход в этот самый туннель... Он потряс головой, отгоняя непрошеные мысли.

Ему пришлось несколько раз сделать глубокой вдох, намного глубже обычного, чтобы прояснить голову и унять боль под ложечкой. Он остановился у спокойной, почти неподвижной воды, глядя на противоположный берег — крутой склон, поросший травой. До слуха доносился отдаленный городской шум. Вот опять завыла сирена — возможно, это была та «скорая», которую он видел по пути сюда. В поисках места, где можно присесть, он прошел дальше вдоль русла и обнаружил кучки разбросанного асфальта, а на пыльной дорожке — черные капли, похожие на кровь; рядом громко жужжали мухи.