Марио Варгас Льоса - Скромный герой

— Ну разумеется, на суде, — подтвердил капитан. — Вы же будете главным свидетелем. Не забывайте: вы — жертва.

— А до суда?

— Возможно, следственный судья или прокурор попросит об очной ставке, — терпеливо объяснял капитан. — В таком случае — да. Нам это не требуется, поскольку, как сказал Литума, Мигель признал все обвинения. Может статься, его адвокат подскажет другую стратегию и он откажется от своих показаний, заявив, что его признание не имеет юридической силы, поскольку было получено с помощью незаконных средств. В общем, как обычно. Однако не думаю, что ему удастся вывернуться. Пока Мабель сотрудничает с правосудием, дело его гиблое.

— Сколько ему дадут? — спросил Фелисито.

— Все зависит от адвоката, который у него будет, и от сумм, которые он сможет потратить на свою защиту. — Лицо комиссара приняло скептическое выражение. — Но много он не получит. Насилие не применялось — за исключением маленького пожара в вашей конторе. Шантаж, фиктивное покушение и преступный сговор в данных обстоятельствах не будут выглядеть очень уж тяжкими преступлениями. Потому что они не вылились ни во что конкретное, все это была имитация. В лучшем случае два-три годика, сомневаюсь, что дадут больше. А учитывая, что Мигель не рецидивист, ранее к суду не привлекался, он, возможно, и вовсе избегнет тюремного заключения.

— А ей что грозит? — Коммерсант провел языком по губам.

— Поскольку Мабель сотрудничала с правосудием, наказание будет очень мягким, дон Фелисито. Быть может, ее оправдают вчистую. В конце концов, она тоже была жертвой этого парня. Так может заявить ее адвокат, не сильно погрешив против истины.

— Ты слышишь, Аделаида? — вздохнул Фелисито Янаке. — Они устроили мне три кошмарные недели, сожгли мою контору на проспекте Санчеса Серро, я понес существенные убытки из-за того, что людям стало страшно ездить в моих автобусах и мы лишились многих клиентов. А теперь вполне вероятно, что эта гнусная парочка разойдется по домам и будет и дальше наслаждаться жизнью. Ты понимаешь, что значит правосудие в этой стране?

Фелисито замолчал, увидев, как переменился взгляд Святоши. Зрачки ее расширились, она смотрела на него неотрывно — абсолютно серьезная, сосредоточенная, как будто увидела что-то тревожное внутри или позади Фелисито. Она вцепилась в его руку своими большими мозолистыми руками с грязными ногтями. Сдавила изо всех сил. Фелисито вздрогнул. Он был до смерти перепуган.

— У тебя что, озарение, Аделаида? — пробормотал он, пытаясь высвободить руку. — Что ты видишь, что ты чувствуешь? Ну пожалуйста, подруженька!

— С тобой что-то случится, Фелисито, — произнесла Святоша, сильнее сжимая его руку, не отводя от него своих бездонных взбаламученных глаз. — Не знаю что, быть может, это и был твой договор с фараонами, а может, и что-нибудь другое. К добру ли, к худу — не знаю. Что-то громадное, огроменно мощное, толчок, который перевернет всю твою жизнь.

— Ты хочешь сказать, совсем не то, что происходит со мной сейчас? Будет еще хуже, Аделаида? Неужели недостаточно этого креста на моих плечах?

Женщина замотала головой как одержимая — она, казалось, его не слышала. Теперь она, охваченная ужасом, почти кричала:

— Не знаю, Фелисито, хорошее или плохое. Но куда более важное, чем все, что было с тобой до сих пор. Революция в жизни — вот что я предчувствую.

— Более важное, чем было? — эхом отозвался Фелисито. — Ты можешь сказать что-то определенное, Аделаида?

— Нет, не могу. — Святоша отпустила его руку и теперь понемногу возвращалась к своему обычному облику. Прорицательница глубоко вздохнула и провела рукой по лицу, словно отгоняя муху. — Я говорю тебе только то, что чувствую, что мне подсказывает озарение. Я понимаю, все это мутно. И для меня тоже мутно, Фелисито. Но я не виновата, Господь хочет, чтобы я только это и чувствовала. Ему и решать. Вот и все, что я могу тебе поведать. Будь начеку, что-то у тебя случится. Что-то необычайное. Пускай бы только не к худу, куманек.

— Не к худу? — возмутился коммерсант. — Худшее, что со мной может случиться, — это смерть под колесами машины или от укуса бешеной собаки. И это бы меня, наверно, устроило. Взять и помереть, Аделаида.

— Ты пока что не умрешь, уж в этом я уверена. В озарении про твою смерть ничего не говорилось.

Святоша выбилась из сил. Она все так же сидела на пятках и медленно растирала руки и ноги, словно стряхивая пыль. Уже близился вечер, и Фелисито решил уходить. В свой обеденный час он не проглотил ни кусочка, но голода не чувствовал. Сама мысль о еде внушала ему отвращение. Коммерсант с трудом поднялся на ноги и достал бумажник.