Марио Варгас Льоса - Скромный герой

— Привет, Фончито, — сказал Эдильберто Торрес.

— На дискотеке? — переспросил Ригоберто.

— В туалете при дискотеке, папа, — уточнил Фончито. Мальчик был уверен в своих ответах, но казалось, что язык его отяжелел и каждое слово дается с большим трудом.

— Пришел повеселиться со своим другом Пессуоло? — На сеньора Торреса было больно смотреть. Он вымыл руки и теперь вытирал их салфеткой, которую вытянул из ящика на стене. Жилет был, как обычно, фиолетовый, а вот костюм — не серый, а синий.

— Почему вы плакали, сеньор? — решился на вопрос Фончито.

— Что, Эдильберто Торрес плакал и там, в туалете на дискотеке? — Ригоберто вздрогнул. — Так же как и в кинотеатре «Ларкомар», когда он сидел рядом с тобой?

— В «Ларкомаре» было темно, и я мог ошибиться. А в туалете света хватало. Он плакал. Слезы катились у него из глаз и стекали по лицу. Он был такой, такой… не знаю, как и описать, папа. Грустный-прегрустный, клянусь тебе. Я видел, как он молча плачет, ничего не говорит и смотрит на меня с такой тоской! Он по-настоящему мучился, и мне от этого было нехорошо.

— Простите, сеньор, но мне нужно идти, — пробормотал Фончито. — За дверью меня дожидается друг, Курносый Пессуоло. Мне ужасно больно видеть, что вы плачете, сеньор.

— Так что, Пепин, сам видишь, тут шутить не приходится, — подвел итог Ригоберто. — Он сказку нам рассказывает? Или бредит? Или это галлюцинации? Не считая этой темы, Фончито, когда говорит о другом, кажется абсолютно нормальным. Его школьные отметки за последний месяц такие же хорошие, как и раньше. Мы с Лукрецией уже не знаем, что и думать. Он что, сходит с ума? Или это нервный подростковый кризис, преходящее явление? Может, он просто хочет нас напугать и привлечь к себе все наше внимание? Вот почему я пришел, вот почему мы подумали о тебе, старик. Я буду твоим вечным должником, если ты согласишься помочь. Я уже говорил, о тебе первой подумала Лукреция: «Почему бы тебе не переговорить с твоим другом, падре О’Донованом?» Она же верующая, ты знаешь.

— Конечно, я помогу, а как же иначе, Ригоберто, — еще раз подтвердил священник. — Но только если Фончито сам согласится на разговор. Это мое единственное условие. Я могу зайти к вам. Или он может прийти сюда, в церковь. Или мы встретимся где-нибудь еще. В любой день на этой неделе. Я уже понял, как это для вас важно. Обещаю сделать все, что будет в моих силах. Но главное — и это обязательно: не принуждай мальчика. Просто предложи, и пусть он сам решит, встречаться со мной или нет.

— Если ты вытащишь нас из беды, Пепин, я даже готов обратиться в веру.

— Ни в коем случае, — остудил его пыл падре О’Донован. — Нам в церкви не нужны такие утонченные греховодники, Ушастик.

Отец с мачехой не знали, как подступиться к Фончито. В конце концов поговорить с ним решилась Лукреция. Мальчик сначала растерялся и принял новую затею за шутку. «Но как же, Лукреция, разве папа — не агностик? И теперь он хочет, чтобы я побеседовал со священником? Чтобы я исповедался?» Мачеха объяснила, что падре О’Донован — человек с большим жизненным опытом, преисполненный мудрости, и не имеет значения, священник он или нет. «А если он убедит меня поступить в семинарию и заделаться священником, что скажете вы с папой?» Мальчик продолжал дурачиться. «Ну уж этому точно не бывать, Фончито. Даже в шутку такого не говори. Ты — и вдруг священник? Да хранит нас Господь!»

Фончито согласился так же легко, как согласился он и на посещение доктора Дельмиры Сеспедес; он сказал, что предпочитает сам сходить в церковь. Ригоберто отвез его на своей машине. Часа через два он вернулся за сыном.

— Твой друг — очень симпатичный дядька, — коротко отчитался Фончито.

— Так, значит, разговор у вас получился? — прощупал почву дон Ригоберто.

— Мы очень хорошо поговорили, папа. Спасибо тебе за идею. Я узнал от падре О’Донована кучу интересных вещей. Он не похож на священника: не наставляет, а слушает. Ты был прав.

Однако, как ни упрашивали Ригоберто с Лукрецией, Фончито не передал им никаких подробностей разговора. Он ограничился поверхностными замечаниями: упомянул, например, про запах кошачьей мочи, пропитавший всю церковь («Папа, ты что, не почувствовал?»), хотя священник и уверял, что котов там нет и никогда не было, а в ризницу даже забредают мышки.

Ригоберто быстро догадался, что за два часа разговора между Фончито и Пепином произошло нечто странное, даже, возможно, нехорошее. Иначе для чего же священник четыре дня ускользал от объяснений под самыми нелепыми предлогами — как будто боялся рассказывать об этой беседе. Ему все время мешали какие-то встречи, дела в приходе, прием у епископа, визит к доктору для осмотра неизвестно какой болячки. И тому подобные глупости, только чтобы не встречаться с родителями Фончито.