Альфред Дёблин - Берлин-Александерплац

— А все же странно как-то! Не знаю, что и думать!

— Да ведь она же тебя любит, чудак человек. Посмотри лучше сюда, потрогай-ка мой живот.

— А что такое?

— Это от тебя. Помнишь? От тебя ребеночек. Это она, Мицци, так хотела.

— Что?

— Ну да.

Франц прижался головой к животу Евы.

— Мицци, говоришь, хотела? Быть не может! Ох, дай сяду!

— Вот увидишь, Франц, как она будет рада, когда вернется.

Тут Ева и сама разревелась.

— Ну, Ева, ты, я вижу, еще больше моего волнуешься!

— Ах, не говори, все это мне так на нервы действует! Никак я ее не пойму, эту девчонку!

— Кто же кого утешать будет?

— Ничего, это нервы, может быть все оттого, что я в положении.

— Смотри, как бы Мицци тебе за это самое не закатила сцену, когда вернется!

А Ева плачет, в три ручья разливается.

— Что же нам теперь делать, Франц, это так на нее не похоже!

— Здравствуйте! Сперва ты говоришь, что это с ней и раньше бывало, что, мол, она просто укатила с кем-нибудь, а теперь на тебе: "Совсем на нее не похоже!"

— Ах, я и сама не знаю, Франц.

Ева обхватила голову Франца, смотрит на него, вспоминает, как в клинике он лежал в Магдебурге, как руку ему отняли. Иду он убил, господи, что за человек непутевый! Прямо горе с ним. А Мицци-то, наверно, уж больше нет в живых. Злая судьба у Франца. С Мицци что-то стряслось. Это ясно. Опустилась Ева на стул, в отчаянье заломила руки. Франца жуть взяла. Ева плачет навзрыд. Такая уж злая судьба у Франца. С Мицци случилась беда!

Он пристает к ней с расспросами, а она молчит. Потом наконец взяла себя в руки.

— Аборта я ни за что не сделаю. Пусть Герберт хоть на голове ходит!

— А разве он знает?

Мысли Франца мгновенно перескакивают за тридевять земель.

— Нет. Он думает, что это от него. Но как бы то ни было, а ребенка я сохраню.

— Хорошо, Ева, я крестным буду.

— Ну вот ты и развеселился, Франц!

— А что же мне горевать! Меня голыми руками не возьмешь! И ты успокойся, Ева! Мне ли уж Мицци не знать? Ничего с ней не случится, под автобус не попадет. Все образуется!

— В добрый час будь сказано! Ну, до свиданья, Францекен.

— А кто меня поцелует?

— Как я рада, что ты повеселел, Франц!

Эх, Франц, шумел, пыжился. Мы да мы! У нас есть ноги, у нас есть руки, у нас есть зубы. Мы глядим в оба. Попробуй сунься к нам. А ну, кто на Франца? Франц спуску никому не даст! На ногах он стоит крепко, мускулы у него дай боже. Любого в лепешку расшибет. Знай наших! Франц мужчина, а не мокрая курица! Что было, то прошло, а что будет, поживем — увидим. Попробуй-ка сунься к нам. Пропустим рюмку, другую, пятую, десятую — нам море по колено!

А что вышло? Эх! Где руки, где ноги, где зубы? Всякий может сунуться, кому не лень! Всякий может укусить Франца. Да разве это мужчина? Это же мокрая курица, он и постоять за себя не умеет, только и делает, что пьет.

— Надо что-то предпринять, Герберт, не могу я больше на это смотреть.

— Что же ты хочешь предпринять, Ева?

— Не могу я больше на это смотреть: сидит себе человек, ничего не замечает и все твердит, что она вернется, а я каждый день просматриваю газеты, нет ли в них чего о ней. Ты-то ничего не слыхал?

— Нет.

— А ты не мог бы поразузнать, не слыхал ли кто чего, или…

— Чушь это! Тебе мерещатся какие-то страхи, а для меня все тут ясно. Что, в сущности, случилось? Девчонка его бросила. Подумаешь! Не на стенку же из-за этого лезть. Найдет другую.

— Если бы что-нибудь со мной случилось, ты бы тоже так говорил?

— Типун тебе на язык! Но раз она такая…

— Никакая она не такая. Ведь я же сама ее для него выбрала. Знаешь, я уж и в морге была, искала ее там. Вот увидишь, Герберт, с ней что-нибудь стряслось. Горе с этим Францем. Злой рок над ним какой-то. Значит, ты ничего не слыхал?

— Да ты о чем?

— Ну, ведь иной раз бывает, из своих ребят кто чего расскажет. Может быть, видел ее кто? Не провалилась же она сквозь землю. Знаешь, если она вскорости не отыщется, я в полицию заявлю!..

— Вот, вот! Давно бы так!

— Не смейся, так и сделаю. Я должна ее разыскать, Герберт, тут что-то неладно. Так просто она бы не пропала! Меня бы она так не бросила, да и Франца тоже. А тот сидит себе и в ус не дует.

— Брось чепуху молоть, уши вянут, пойдем-ка лучше в кино.

Пошли в кино. Сели, смотрят картину.

В третьей части бандит чуть не убил благородного героя, Ева тяжко вздохнула, и не успел Герберт оглянуться, как она соскользнула со стула и лишилась чувств. Этого еще не хватало! Потом долго бродили по улицам. Герберт вел ее под руку и все удивлялся: