Артур Таболов - Водяра

Утром он поехал в райком. Горы затянуло низкими тучами, шел дождь. Машины разбрызгивали грязную воду, прохожие жались к домам. Никакого многолюдья на улицах не было, как в обычный будний день. Лишь перед особняком райкома партии толпились под зонтами человек двадцать штатных сотрудников. Двери были опечатаны, вход охраняли три молодых милиционера во главе с лейтенантом, по странной случайности те же, что в обычные дни дежурили на вахте, почтительно козыряя всем, кто имел право входа в это здание, недоступное для простых смертных. Сейчас они пресекали все попытки пройти в райком вежливо, но непреклонно.

- Безобразие! - бурно возмущалась секретарша отдела кадров. - У меня там остались сапоги! В холодильнике! Итальянские, новые!

Ее внимательно слушали, но по лицам было видно, что никто не понимает, о чем она говорит. Какие сапоги? Какой холодильник? Тут небо рушится на землю, все устои жизни рушатся, при чем тут холодильник?

На черной служебной "Волге" прикатил первый секретарь райкома. Но и перед ним милицейский лейтенант не дрогнул:

- Пропустить не могу. Извините. Приказ.

- Да что же это делается? - кинулась к секретарю кадровичка. - Я оставила там сапоги!

Первый секретарь посмотрел на нее пустым взглядом и отвернулся. Ни к кому не обращаясь, буркнул:

- Она оставила сапоги!

Немного помолчал, как бы набирая в легкие побольше воздуха и рявкнул, побагровев лицом:

- А я оставил там сердце!..

Вернувшись домой, Тимур включил телевизор. В дневном выпуске новостей передавали репортаж со Старой площади, где располагался комплекс зданий ЦК КПСС. Здесь бурлила многотысячная толпа, с трудом сдерживаемая милицией. При первом взгляде на нее у Тимура тревожно дрогнуло сердце: вот оно, началось! Но тотчас же стало ясно, что это вовсе не коммунисты собрались на стихийный митинг в защиту своей партии и ее Центрального Комитета, а демократически настроенные москвичи бьют стекла и норовят прорваться внутрь. Из-за тяжелых дверей появлялись какие-то хорошо одетые люди, по большей части молодые и немолодые женщины, послушно предъявляли содержимое сумок и пакетов дежурившим у входа представителям общественности, испуганно пробегали к метро по узкому проходу, образованному милицией. У одной из женщин пакет разорвался, на асфальт вывалилась связка сосисок в целлофане. Толпа заулюлюкала, засвистела.

Ну и ну. Вот тебе и самая сознательная и политически активная часть общества.

Тимур выключил телевизор. Он чувствовал себя, как человек, погруженный в кропотливую, отнимающую много времени и сил работу, которому вдруг сказали: "Бросай все к черту, никому это уже не нужно". Он испытал облегчение. Одновременно - досаду. И волнение, с каким молодой водитель первый раз без инструктора выезжает в город. В город, где отключены светофоры и отменены все правила.

Развал СССР, поначалу воспринятый в Осетии как аппаратные интриги и хитрый ход Ельцина в его борьбе с Горбачевым за власть, очень скоро отозвался такими событиями, что в сравнении с ними роспуск КПСС воспринимался уже как мелочь, не стоящая внимания. Будто плотину прорвало: все, что бурлило внутри, выплеснулось наружу. Азербайджанцы воевали с армянами в Нагорном Карабахе, в Прибалтике гнобили русских, таджики и узбеки истребляли друг друга с беспощадностью басмачей, слова "беженец" и "вынужденный переселенец" сразу вошли в обиход и стали привычными.

К границам Северной Осетии беда подступала медленно, издалека. В независимой Грузии к власти пришел оголтелый националист Гамсахурдия, решивший одним махом покончить с автономией Абхазии и Южной Осетии. Курортный Сухуми превратился в прифронтовой город, на подступах к Цхинвали шли бои - национальная гвардия Гамсахурдии встретила ожесточенное сопротивление югоосетинских ополченцев. На помощь к ним пришли добровольцы из Северной Осетии. Спасаясь от геноцида, из Южной Осетии и внутренних районов Грузии по Рокскому тоннелю бежали в Россию, в братскую Северную Осетию, десятки тысяч осетинских семей.

Некогда благополучный Владикавказ, возле предприятий которого всегда висели объявления "Требуются", захлестнула волна безработицы. Резко ухудшилось положение и тех, у кого работа была. Сократилось финансирование госзаказов оборонной промышленности, военные заводы работали как бы по инерции, стали обычным делом многомесячные задержки зарплаты. Либерализация цен уничтожила сбережения, на улицах появились стихийные вещевые рынки с разномастной посудой, старыми книгами, с ношеной одеждой и обувью, старательно начищенной, - верный признак всеобщего обнищания. Участились грабежи и разбои. Тимур, которому приходилось много разъезжать по делам, раздобыл компактный израильский автомат "узи" и пистолет Макарова. Так и ездил: слева под курткой "узи", под водительским сиденьем "Жигулей" - "макаров".