Максим Кантор - Азарт

– А если черный парень научит тебя играть на пианино? А если он твое законодательство перепишет, что скажешь?

– Знаете, молодые люди, – заметил оксфордский профессор, следивший за нашей беседой, – я лично нахожу закономерным присутствие игрушки на флаге. И разговоры об африканцах симптоматичны. Между прочим, в этом суть любой утопии: дети учат родителей. Урок, данный обществу детьми, иногда называют революцией, – профессор распустил рот в улыбку, – бунт детей против взрослых порядков. Мир опять вошел в фазу ювенильного бунта.

Присцилла презрительно хмыкнула.

– Капиталисты – взрослые? А революционеры – дети? Я похожа на ребенка?

– Сущее дитя!

Сегодня я бы нашел, что ответить англичанину, я бы ему сказал, что картина Брейгеля «Игры детей» доказывает, что дети в своих забавах воспроизводят взрослый мир, предвосхищают взрослое бытие, только действуют неприкрыто и с большей жестокостью. Посмотрите, сказал бы я ему, чехарда, салочки, пятнашки, прятки – это ведь просто архетипы больших взрослых дел: так вот взрослые скачут через головы слабых, делая карьеру, так они гоняются за теми, кого считают добычей. Но скажи я это, англичанин парировал бы сразу: именно потому, что детям незнакомо чувство меры, они из достижений цивилизации ухитряются вычленить самое убогое и неосмысленное – и профанируют сложную систему. Что я смог бы возразить на этот аргумент? Только то, что жизнь человека коротка, смерть неизбежна, а перед смертью взрослые впадают в то же беспомощно-искреннее состояние, что и младенцы. Вечерняя зарница детства показывает, что катарсис короткого бытия вовсе не во взрослом состоянии человека. Так называемое взрослое бытие – довольно краткий эпизод биографии: это лишь период стяжательства и эгоизма. Когда взрослый человек заново становится ребенком, он видит тщету государства и производства – и заново понимает важность любви.

В тот день я ничего не сказал. Я просто этого не понимал. За меня сказала Присцилла:

– Войны и мерзость классовых привилегий. Вот и все достижения цивилизации. Знаете, что французские дети устроили в шестьдесят восьмом? Вылечили Францию! Дети рождаются, чтобы пристыдить отцов!

– О да. – Профессор зевнул. – Митингуют, стучат по консервным банкам, строят баррикады, пишут «Капитал». Цивилизации требуется послушание: гражданина – закону, ребенка – родителям, солдата – командирам.

– Вы повторяете сентенцию Лютера, – неожиданно сказал Август, молчавший до той поры, – Лютер утверждал, что крестьяне должны слушаться господ на основании заповеди «чти отца своего и мать свою».

– Разумно, – сказал оксфордский профессор.

– Курфюрсту Саксонскому тоже понравилось, – сказал Август. – Уместно было вспомнить о послушании во время Крестьянской войны.

Вот когда мы вспомнили, что Август был иезуитом. Говоря о Лютере, он не скрывал неприязни к протестантскому мыслителю. Стоял посреди кают-компании, скрестив руки на груди, и говорил о Лютере с тяжелым презрением – я и не подозревал, что наш капитан способен на такое (как бы это поточнее сказать?) концентрированное чувство. Август был легкий и летящий, как ленты его бескозырки, как амстердамский ветер. Он был неряшливый и разбросанный, точно велосипед, собранный из разных деталей. А вдруг в его речи появилась тяжелая поступь: легко можно было представить его в соборе, отлучающим Лютера от Церкви.

Адриан Грегори, профессор Оксфордского университета, снизошел до ответа Августу. Профессор никого не уважал, спором не интересовался, а репликами обменивался из спортивного интереса: британцы – спортсмены. Отбить мяч – это у них, у оксфордских, получается автоматически.

– Одновременно с Лютером работал в Германии художник Босх. Знаете ли, какую картину он написал во время Крестьянской войны? Название – «Корабль дураков». Изображена лодка под парусом, стоит лодка на лужайке и никуда не плывет; команда шумит и митингует. Один дурачок колотит по кастрюльке. Другой снял штаны и размахивает штанами. Вам хочется законов, придуманных детьми? Желаете видеть в отсталых племенах – обиженных детей?

– Люблю детей, – сказал Август. – Корабль дураков, говорите? Согласен на корабль дураков и детей.

– Подождите, придут еще в Европу толпы африканцев! Они вам порядок дадут! – зловеще сказал Яков. – Детей нашли! Как же. – Старый еврей пожевал губами. – Учить таких детей!

Яков и Янус, скорбные негоцианты, собирались в порт. Готовили бумаги, негромко переговаривались. Судя по сосредоточенным лицам, негоция намечалась серьезная.