Дмитрий Сафонов - Дорога на остров Пасхи

Он замолчал. Наверное, прочел что-то в моих глазах.

– Арти, давай лучше триста пятьдесят шесть раз хором повторим: «Сезам, откройся!». Если уж и это не поможет, то придется ломать дверь. В твоей машине есть какие-нибудь инструменты?

– Откуда я знаю? Я же ее не ремонтирую, я на ней езжу.

Я взглянул на него и понял, что Арти даже не знает, как открывается капот.

– Пойдем вместе, посмотрим.

Мы вернулись к его шикарной «Тойоте», и Арт открыл багажник. Огромная дверь бесшумно откинулась на мягких петлях, и я увидел идеально чистый багажник, обитый какой-то ворсистой тканью.

Я поднял коврики и нашел компрессор, кейс с инструментами и баллонный ключ. На ум пришла старая загадка: «Что у хорошего водителя ржавеет, а у плохого – блестит? Гаечные ключи». У Арта ключи блестели, но не думаю, что он пользовался ими хоть раз.

Ковыряться в своих убитых «шестерках» – это удел мальчиков попроще, вроде меня.

Я открыл кейс и нашел там здоровую никелированную отвертку и молоток.

– Закрывай! – сказал я, предоставив Арту складывать все на место, а сам поспешил к сараю. Мне почему-то очень хотелось туда попасть.

Но Арт поступил проще: хлопнул дверцей, и все. Наверное, он думал, что достаточно нажать на кнопку сигнализации, и ключи сами прыгнут в кейс, а кейс – накроется ковриком.

А может, он тоже хотел побыстрее попасть в сарай? Не знаю. Но лучше бы мы не торопились.

Однажды летом – тем самым, последним летом, после которого он ушел и тем самым летом, когда он рассказал мне ТАЙНУ – отец притащил на участок здоровое бревно. Я помню, как он его тащил – пропустив снизу толстую веревку и связав концы на голой спине.

Веревка и узел отпечатались на его красной коже, как резинка от трусов после долгого сна, но только гораздо сильнее.

Отец шел спиной вперед, наклонившись под углом в сорок пять градусов. Его пятки оставляли в мягкой сырой земле глубокие отпечатки, а за концом бревна тянулась длинная борозда.

Отец бросил бревно рядом с сараем, вытер пот со лба и подмигнул мне.

– Мы будем делать тотем! – сказал он.

Я помню, как терпко от него пахло: потом. В аромате лета, смешанного из множества различных запахов: скошенной травы, сладости клевера и липового цвета, я всегда ощущаю терпкий запах отцовского пота. А стоит мне закрыть глаза, и я чувствую колючие иголки его щетины.

Я всегда удивлялся: как мать может с ним целоваться, с таким колючим? Правда, в то лето они почти не целовались, и он ходил с небольшой щетиной, в которой уже пробивалась седина. В то лето он начал седеть. Наверное, это было просто совпадение.

– А что такое тотем? – спросил я.

– Тотем… – отец задумался. – Тотем, это… Родовой знак индейцев. Символ племени, к которому ты принадлежишь. А если брать более широко, тотем – это рок. Судьба. Понимаешь?

Я кивнул, но по-настоящему понял это только тринадцать лет спустя, в тот самый день, когда мы с Артом…

– И какой у нас будет тотем? – поинтересовался я. – Давай сделаем волка. Или – орла.

Но отец покачал головой.

– Нам не нужно придумывать свой тотем. Он у нас уже есть.

Вот те раз! Для меня это было новостью. Оказывается, у нас уже есть тотем. Значит? Мы – индейцы?

Помню, что я только подумал это. Я не сказал это вслух, только подумал. Но отцу слова были не нужны.

– Да, Сандрик, – сказал он загадочным шепотом. – Но это – ТАЙНА. Ты умеешь хранить тайны?

И я, так же шепотом, ответил:

– Умею.

Конечно, я в тот же вечер разболтал все матери, но она отнеслась к нашей ТАЙНЕ как-то безразлично. Она выглядела усталой и озабоченной. Она даже не выслушала меня до конца, и мне стало не по себе. Будто бы я предал: и отца, и нашу – теперь уже нашу общую – ТАЙНУ.

Отец сходил в сарай и вернулся оттуда с инструментами. Под мышкой у него был зажат топор, в руке он нес ножовку и долото с деревянным молотком. Это называется «киянка», сказал отец.

Сначала он отпилил от бревна кусок длиной метра в три. Быстро очистил его топором от коры. Затем сделал несколько поперечных зарубок, намечая контуры будущего тотема. Потом настала очередь долота и киянки. Он осторожно вырубал куски древесины, а я смотрел, как зачарованный, за каждым его движением.

– Хочешь попробовать? – спросил отец.

Конечно, я хотел. Но еще больше я хотел, чтобы у меня это получилось так же ловко, как у него. После того, как я четыре раза попал киянкой по руке, пылу у меня поубавилось.

Я посмотрел на левую руку; место между большим пальцем и ладонью покраснело и распухло. Я протянул долото и киянку отцу.