Клаус Хоффер - У бирешей

Дальше он разговаривал исключительно со мной, хоть и не обращался ко мне прямо; и в продолжение двух с половиной часов ни на секунду не сводил с меня глаз. После тетушкиных разъяснений я этому больше не удивлялся: он ведь выступал в роли учителя, с особой ответственностью относившегося к своей задаче, но тем большее сопротивление вызывало у меня все, что он говорил.

Шкуродер начал издалека. Он рассказал нам о том, что раньше в этой местности для мертвой домашней скотины сооружали особые деревянные помосты, наподобие охотничьих лабазов. А человечьи тела хоронили в сидячем или стоячем положении в подземных нишах, специально устраиваемых в глине и имеющих наверху отверстия вроде каминных выходов — эти дыры предназначались для душ. Меня раздражало, что он вот так бесцеремонно в присутствии Де Селби повествует о каких-то давнишних похоронных ритуалах, нимало не заботясь о состоянии служки. Оттого каждый раз, когда он делал короткую паузу, наступало неприятное, тягостное молчание, нарушавшееся лишь теми шорохами, какие издавал Де Селби, то складывавший, то распрямлявший руки. «По моему мнению, это были очень разумные установления, — продолжал Йель Идезё, не обращая внимания на все эти сигналы. — Трупы животных, по-видимому, хотели таким образом предохранить от разносчиков заразы и падальщиков, а что касается людей, то для их трупов подобное захоронение в воздухе, к сожалению, не годилось — больно уж сильный запах издают они при разложении, если их не набальзамировать». Вслед за тем он пояснил, что люди, сведущие в Книгах, издавна толковали подобные формы погребения в согласии с распространенной легендарной схемой «верх — низ». Для бирешей, дескать, такое истолкование характерно — они ведь всегда непроизвольно заполняют абсурдными домыслами те пробелы, что возникли из-за утраты рациональных обоснований. «Чтоб добрый урожай собрать, скотину с людьми не смей погребать», — гласит одна известная народная поговорка, смешивающая в одну кучу совершенно разные явления.

Рифма тут заменяет смысл, потерявшийся в ходе долгого исторического существования.

«Кстати, о том, как звали отца Цердахеля, — продолжал могильщик, встав с места. Близоруким взглядом он отыскал среди висевших на стене фотографий одну, бережно снял ее с булавки и принес нам. — Вот он». С этими словами он протянул мне снимок. На фотографии был запечатлен маленький толстый человечек, который, стоя в ярмарочном домике, из каких продают сахарную вату и турецкую нугу, разговаривал с кем-то не уместившимся в кадр. Рот человечка был приоткрыт, на голове была шляпа, которую я вчера видел у Цердахеля. За лентой шляпы торчал “моньо-рокерек”. «Он был ашкеназ, а жена у него была из сефардов *, — сказал шкуродер. — Его звали “Потерявшийся-по-дороге”. А вам, кстати, известно, как звали вашего батюшку? “Пришивай-двойной-нитью” — чтобы крепче держалось», — сказал Йель Идезё, усмехнувшись. «Тоже очень типично для бирешей, — вновь продолжал он серьезным тоном, заметив, что мне мало нравятся его шуточки. — Ох уж эти мне имена! С их помощью они, верно, хотят взять на заметку то, что сами сделали неправильно: у всякого имени своя легенда. “Если стоишь чересчур близко к тексту, видишь его нечетко. Будь осторожен! За словом готова разверзнуться бездна!” — говорится в Книгах бирешей. И чтобы не забыть предостережение, кто-то извлекает из текста соответствующий оборот, например “видит нечетко”, и превращает его в имя. И тем самым совершает громадную ошибку! Если я непременно желаю о чем-то забыть, я долго повторяю это сам себе, пока не перестану что-либо чувствовать. Тогда я знаю наверное, что я забуду. “А он так любезен, / Она так форсит… — запел он, — Недолго жеманясь, / Минет совершит!” Есть у нас, у могильщиков, такая песня. Как у нас принято говорить, мертвецы “делают минет” . И это выражение тоже из числа тех, которые никто толком не понимает!» — произнес он задумчиво, опять свернув на свою любимую тему. «Почему “минет”? В обязанности могильщиков входило вкладывать камень в рот покойного. Зачем? Чтобы отсрочить начало разложения? Или по тем же причинам, по которым нам приносили фотографии усопших, на выбор? У меня и фотография вашего отца имеется, — сказал он, — он относился ко мне очень по-дружески». Шкуродер встал и подошел к одной из двух кроватей, что стояли у противоположной стены изголовьями друг к другу. Он приподнял покрывало — на котором, словно на занавеске в детской комнате, были изображены тюлени, играющие в мячик, волшебные остроконечные шляпы, летающие по воздуху прогулочные трости, слоны и толстые негритята, — извлек из-под него черную, расписанную красными цветами деревянную шкатулку и принялся в ней рыться, однако безрезультатно. «Не знаю, куда она подевалась, сейчас не найти… А кстати, что по-настоящему означает “делать минет”? — опять принялся он за прерванную тему. — “Minette” — кельтское слово, и значит оно “рудная жила”. Где связь? Каменная облатка? Инверсия христианского причастия? Чрезвычайно типично для бирешей: самый живой из всех ритуалов они обращают в полную противоположность, приберегая его для поминок по усопшим. И откуда нам, в конце концов, знать, что там такое происходило в головах наших предков! Ничегошеньки мы не знаем или, во всяком случае, знаем недостаточно для того, чтобы считать себя вправе бездумно повторять их формулы, ныне утратившие свой смысл. Оттого-то я и погребаю мертвецов в лежачем положении, и животные теперь тоже отправляются в лоно матери-земли. Для них я даже специально выписываю пластиковые мешки из столицы».