Виктор Курочкин - Записки народного судьи Семена Бузыкина

Петр пошевелил рукой — из глаз покатились золотые кольца.

— Черт… Все хуже и хуже…

Журка выплюнул окурок.

— Интересно, как ты будешь отвечать, когда спросят, что с рукой? Скажешь: дрова рубил, полено отскочило и — по руке. Так? — Журка вздохнул. — Фонарь под глазом или шишка на лбу — во всем всегда виноваты топор с поленом… Нечестные люди…

— Я знаю, что сказать, — оборвал его Петр.

— Правду не скажешь.

— Ты думаешь?

— По глазам вижу. Да и неудобно председателю воспитывать людей таким способом.

Журка все еще лежал на животе и исподлобья следил за председателем. Петр опять закурил.

— А почему не сопротивлялся? — спросил он.

— Не хотел.

— Странно…

— Срок не хотел получить.

Петр замялся.

— Я тоже ведь, не очень любезен был…

— Тебе-то что. Сам прокурором был, законы знаешь… А за меня кто заступится?

Губы у Арсения слегка улыбались, а из-под густых, сросшихся у переносицы бровей тоскливо смотрели глаза. Петр не вынес этого взгляда и отвернулся. Никогда он не был в таком дурацком положении. Он пытался вызвать Журку на откровенный разговор. Но вопросы задавал совершенно не те, и они отскакивали от парня, как искры от кремня.

— Не пойму тебя, Арсений… Парень ты неглупый, а какую о себе славу пустил… Почему?

— Скучно мне.

— Я и то удивляюсь. Как ты не уехал из Лукашей? Все твои сверстники разбежались.

Журка грустно усмехнулся.

— От кого ехать? От матери-старухи? Уедешь — воды не подадут напиться.

Петр, совершенно непонятно для себя, каким-то деланно веселым голосом сказал:

— Вот чудак, женись… Девок у нас много. Тогда скучать некогда будет. Вот, к примеру, Ульяна Котова…

— Это мое дело, — грубо отрезал Журка, вскочил на ноги, потянулся и пошел, громко насвистывая.

«Что с ним? Ударил я его — не обиделся, а тут… Из-за чего?» — спросил себя председатель и погладил руку.

Ночью рука не дала ему спать, а к утру посинела и распухла. Петр, как бревно, повесил ее на платок. На вопросы любопытных отвечал, что упал с велосипеда. И все верили, кроме Геньки Шмырова; когда они с Арсением перекладывали боров на стеллаж, тот заметил, что дружок слишком часто потирал стриженый затылок.

Через несколько дней Журка взял топор и пошел строить завод. Петр же к этому времени опять вернул Копылова на скотный двор, на место Ульяны.

…Как ни хотелось председателю обойтись без наемной силы, а нанимать пришлось. На станции, в столовой, он встретил интересного, на редкость крепкого старика. Оказалось, что старик хорошо знал кирпичное производство. Петр обрадовался, поставил пол-литра и завел разговор о своем заводе. Старик повеселел, назвался Максимом Хмелевым и повел себя как тертый дипломат.

— Если оно так разобраться, то и поработать можно. А если посмотреть с другой стороны — рискованное дело, — рассуждал он.

А когда Петр добавил три бутылки пива, Максим выдвинул свои условия.

— Будем рядиться, хозяин, — сказал он и загнул палец. — Оклад восемьсот рублей. Новые штаны и рубаха по окончании работы — не в счет… На день: крынка молока, кило хлеба, а картофель и суп само собой… Теплый угол, потому как у меня ревматизма. И рукавицы тоже твои… Ну вот и все, — Максим с сожалением посмотрел на свои руки: на левой оставался незагнутым один мизинец.

Правленцы упорно не хотели утвердить договор: слишком уж дорогим показался мастер, да и в дело они не очень верили… Но Петр пошел напролом и заявил: или будет в колхозе завод, или он, Петр, уйдет из правления. Правленцы переглянулись, помолчали и сдались.

Мастер прибыл в Лукаши с топором за поясом, с пилой под мышкой, а в руках у него был окованный железом сундучок. Петр отвел его на квартиру к Корниловой Татьяне. Та пристально посмотрела на постояльца и тяжко вздохнула:

— Ты бы мне его насовсем подарил… Какой бравый молодец, и рожа красная.

Максим кругом, как башню, обошел Татьяну и сказал:

— Хороша! И спереди, и сзади… Вот только рябая, как решето.

— А что тебе моя морда?.. Нешто на ней будешь узоры наводить? — спросила Татьяна, хихикнула, схватила самовар и потащила в сени.

На этот раз Петр не ошибся. Мастер был хоть куда! Он, видимо, умел и любил работать. Не прошло и недели, как на Лому встали новые столбы сушильного сарая и уже начали наводить стропила. Надо было заботиться о кровле… Чем крыть?

Петр мучительно размышлял об этом. А Максим решил вопрос неожиданно просто и быстро. Он заметил в колхозе старую льномялку, у которой сохранился конный привод, и приспособил его для дранкодирного станка. Матвей в кузнице выковал щепальный нож по чертежу Максима, нарисованному прямо на земле. И когда Максим снял с еловой чурки гибкий, пахнущий смолой лист дранки и подал его председателю, тот подумал: «А работничка я все-таки недорого купил».