Так мы и шли, посмеиваясь, болтая, и Юрка только-только начал рассказывать, какие замечательные ножи продаются в ближайшем хозяйственном магазине, как вдруг все пошло кувырком.
Пронзительно, не своим голосом, заорал петух, захлопал крыльями, взметнулся к навесу, ударившись об него с размаху упал на кур, снова взметнулся и вылетел из коляски. Рухнув на асфальт, он запрыгал на связанных лапах, неистово треща крыльями и упал в пустой арык. В то же мгновенье из коляски, отчаянно крича, хлопая крыльями и теряя перья, начали одна за другой вылетать белые курицы.
Стоял дикий шум. Коляска тряслась, раскачивалась во все стороны. Казалось, что ею управляют какие-то магические силы. Перья кружились вокруг, как хлопья снега.
Все это произошло как-то сразу, невероятно быстро. Мы даже испугаться не успели, мы просто остолбенели. Очнулся я, когда последняя курица, взлетевшая повыше других, пронеслась у самого моего лица и – «пах-пах» – крыльями отвесила мне две пощечины.
Вокруг нас уже останавливались любопытные прохожие. Кто смеялся, кто давал советы.
Тут мы с Юркой опомнились.
– Лови! Сначала петуха лови! – крикнул он.
По сухому глиняному арыку мы с двух сторон начали подкрадываться к беглецу, стараясь не спугнуть его. Но петух и не думал удирать. Наоборот, он так и рвался в бой! С ободранными крыльями, со связанными ногами, он все равно похож был на разъяренного орла. Подпрыгивая, он царапал землю когтями, острыми, как ножи, глаза его сверкали, а клюв на вытянутой вперед головке готов был наносить удары.
Я остановился. Мы с петухом пристально глядели друг на друга. Я видел, что Юрка с другой стороны арыка уже подобрался к нему, уже протянул руки.
Но тут петух ринулся на меня! Из его могучего клюва вылетали дикие звуки, что-то подобное вороньему карканью. Он приближался ко мне со страшной быстротой, пружинисто подпрыгивая, и казался мне каким-то исчадием ада, какой-то чудовищной одноногой сказочной птицей, готовой убить меня.
Бегал я и вообще-то быстро, а тут… Ветер свистел в ушах, тело как бы потеряло вес и в то же время приобрело особую чувствительность. Мне казалось, что петушиный клюв вот-вот вопьется в мой худощавый зад… Или в позвоночник… И пробьет его насквозь. Я упаду, а разъярённая птица прижмет меня могучими когтями и начнет терзать.
Да, это бегство было моментом истины, который, может быть, не без умысла, послала мне судьба. Из палача я, пусть ненадолго, но превратился в жертву. Такую же, какой был в наших руках петух.
Я остановился, услышав Юркин голос. Петух уже не гнался за мной. Схваченный Юркой за ноги, он болтался в воздухе, но продолжал бешено вырываться, махать крыльями и орать.
– Сюда, Рыжик! – кричал кузен. – Скорее! Привяжем его к коляске!
Как только петух оказался в Юркиных руках, храбрость вернулась ко мне. Я бросился к коляске, нашел там, пошарив по дну, какой-то шнурок от ботинок, и мы с Юркой крепко привязали к раме бедного петуха, которого в этот момент я люто ненавидел.
С курицами мы справились без всякого труда – они барахтались, всем на потеху, неподалеку от коляски. Несчастное куриное семейство так устало от неудавшейся попытки к бегству, что всю оставшуюся дорогу не доставляло нам никаких хлопот. А мы еще долго ворчали, и бранили наших пленников, и сулили злобному петуху скорую неизбежную казнь.
* * *
Синагога помещалась в обычном частном доме – небольшом, двухэтажном, построенном в форме буквы «П».
Дворик, образованный постройками, уложен был кирпичом и камнем. С трех сторон двор покрывал высокий зеленый навес, идущий почти от крыш. А внизу были расставлены столы со стульями.
Свет, проходящий сквозь навес, окрашивал изумрудным, успокаивающим, приятным для глаз цветом и стены дома, и дворик. Поэтому здесь было очень уютно. Наверное, людям, молящимся в тени этого навеса, казалось, что сейчас они уж точно под защитой и покровительством Того, к кому с такой надеждой взывают.
В Ташкенте имелось несколько синагог, но их не хватало и обычно молящиеся страдали от тесноты. Дед посещал именно ту синагогу, в которую мы сейчас пришли, и нередко ворчал: ни сесть негде, ни встать. Но в этот будний день в синагоге было пусто.
Услышав скрип двери, откуда-то появился пожилой человек с бородкой и в яркой тюбетейке, заменявшей бухарским евреям кипу. Это был здешний шойхет. Спросив, зачем мы пришли, он деловито кивнул и вышел во двор.
Как известно, Тора разрешает евреям есть далеко не все мясные и рыбные продукты. Но даже и разрешенные должны приготовляться определенным образом, а забивать животных может только специалист – шойхет, то есть резник. Забивать так, чтобы под его руками из них вытекла вся кровь, потому что употребление крови запрещено Торой.
Читать дальше